Рыцарство

Михайлова Ольга Николаевна

Сердце Ормани, видевшего их сверху, сдавливало болью. На миг страшный помысел завладел его душой: что стоило ему сойтись на ристалище с этим щенком и уничтожить его? Сердечная боль отпустила, помысел мести показался сладостным. Нет. Невероятным усилием воли он остановил себя. Что он творит, вернее, помышляет? Впрочем, от помышления до деяния - путь короток... 'Господи! услышь голос мой. Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония, - кто устоит? Но у Тебя прощение, да благоговеют пред Тобою. Надеюсь на Господа, на слово Его уповаю, избавь меня от беззаконных помыслов моих...' Ормани вздохнул и покачал головой. Глупости. Нельзя. Есть вещи, после которых трудно называть себя рыцарем. Мысль о мести ушла, и сердце

снова заныло.

В двери постучали. Северино поднялся и распахнул дверь. На пороге стоял Феличиано Чентурионе.

– Ты один?

Ормани молча кивнул. Один. Он всегда один. Феличиано сел на скамью и уставился в пол.

– Я не буду участвовать, извини, Северино. Я уже сказал Рико.

Северино удивлённо поднял глаза на друга.

– Почему?

– Дурь... но ничего не могу с собой поделать. Дурные сны, кошмары. Вижу кровь, потоком... надгробие... мое имя... Мне надо жить. Ради Челестино. Нельзя рисковать. Назови это трусостью...

Ормани внимательно оглядел друга. Граф Феличиано трусом никогда не был, ни в военных схватках, ни на медвежьей охоте, ни на ристалище доблести он ни разу не дрогнул. Неожиданно Северино задумался.

– А ведь... мне позавчера тоже приснилось... На меня кто-то со спины напал, кинжалом ударил... рыцарь в спину не бьёт.

Граф опустил глаза в пол. В последние дни, Феличиано не лгал, ему еженощно снились кошмары, и ему было легче поделиться с Рино Ормани, нежели с Амадео или Энрико. Счастье молодоженов угнетало Феличиано, и он, весь во власти тяготящих мыслей, легче находил общий язык со столь же несчастным Ормани, о беде которого знал от Чечилии.

Сейчас Чино был обрадован сдержанным пониманием друга и отсутствием упреков. Тяжело вздохнул. Предчувствие беды, удручающее и скорбное, поселилось в нем давно, но сейчас проступило новой, уже непомерной болью.

Но не было даже сил высказать её, облечь в слова.

Глава 15.

Накануне праздника подготовка к турниру была уже завершена. Граф оглядел места для знати, проверил прочность ограждений ристалища и высказал надежду, что дождя не будет. Сопровождавшие его друзья поддержали его в высказанной надежде, а Катарина Пассано уверенно предрекла жаркий день.

Назавтра граф поднялся чуть свет, но, оказалось, его опередил Северино Ормани. Ловчий вошел, когда Феличиано умывался, и молча положил на лавку перед другом тонкую кольчугу без рукавов. Чентурионе смерил его долгим взглядом, надел исподнюю рубаху, и Северино, не говоря ни слова, помог ему натянуть сверху стальную кольчугу, сделанную чрезвычайно искусно, плотно и упруго прилегавшую к телу, как фуфайка из мягкой шерсти. Против страшного колющего удара, раздвигающего и пронзающего тонкие колечки, кольчуге было не устоять, но видя, что Чентурионе не воспротивился, Ормани все же стало легче. Сверху Феличиано надел нарядную бархатную тунику, украшенную дорогим кружевом, и кольчуга была под ней совершенно незаметна. Чентурионе провёл рукой по плечу Ормани и тоже ощутил под плащом холод металла.

– Бережённого Бог бережет...
– мрачно пробормотал Северино.

Этой ночью, ближе к рассвету, Ормани снова увидел пугающий сон, устрашивший его до ледяного пота. Он ощутил, что за плечами у него сидит дьявол, который впился острыми когтями ему в спину. Ему было не больно, потому что когти его скользили по кольчуге, не протыкая её, но тварь мешала, отягощала и норовила мохнатой рукой царапнуть его по лицу. Он изловчился, сбросил мерзкое создание на землю, убил, и тут в ужасе понял, что он на погосте, а вокруг него полуистлевшие мертвецы неумолимо стягивали кольцо ...

Проснулся он с криком и первое, что сделал - вынул из сундука кольчуги.

Между тем

вовсю орали петухи, замок просыпался, везде сновала челядь, в покои графа забежал оживленный Челестино. Мальчонка сверкал глазами и умолял брата позволить и ему выйти на ристалище: хотя бы против сына Гвидо Навоно, ведь они ровесники. Феличиано сказал, что позволит ему это, но не на ристалище, а после, в замке, ведь если он проиграет, позора не оберётся. Но Челестино уверял, что вполне справится, при этом Феличиано поймал восторженно-завистливый взгляд мальчика на своего друга. Ормани казался ему монументом из гранита.

Энрико же, несмотря на куда большую впечатлительность, в эти дни никаких предчувствий не имел. Ночами он ублажал любимую жену, днем прикидывал виды на урожай, а вечерами ублажал свое самолюбие: после женитьбы на Чечилии Чентурионе наглый шельмец заказал себе новый герб, где крест и Христовы хоругви держал теперь золотой Лев на поле красного цвета - под роскошным рыцарским шлемом. 'Красный - это истинная любовь к Богу, мужество, стойкость, великодушие, любовь и верность, крест - знак рода Крочиато, а лев - Чентурионе', так истолковал наглец изменение своего прежнего скромного рыцарского герба с простым поперечным шевроном, где в верхней части был помещен крест. Новым своим гербом, который получил одобрение супруги, нахал распорядился украсить ставни, двери, кубки, обеденную посуду, конскую упряжь и даже ошейники своих собак.

И, разумеется, все мысли Энрико занимала будущая турнирная схватка - он намерен был покрасоваться перед супругой.

В замок служить торжественную мессу приехал епископ Раймондо ди Романо, казначей Энрико Крочиато занял привычное место по левую сторону от братьев Чентурионе, справа стал ловчий Северино Ормани. Прибыли к началу богослужения и супруги Лангирано, храм заполнили мужчины в дорогих одеждах, женщины, разодетые для турнира в лучшие платья. Повар Мартино Претти, не спавший ночь, готовя снедь для гостей турнира, чуть клевал носом, начальник эскорта охраны Эннаро Меньи стоял у входа, Пьетро Сордиано, Микеле Реджи, Никколо Пассано, Руфино Неджио и Теодоро Претти ходили по углам храма, венецианец Урбано Лупарини замер у алтаря. Стольник Донато ди Кандия и кравчий Джамбатиста Леркари опоздали, основательно проспав, ловчие Людовико Бальдиано и Гавино Монтенеро, шталмейстер Луиджи Борго, участники турнира, были весьма далеки от службы, разглядывая вооружение друг друга. В толпе горожан мелькали писец Дарио Фабиани, монахи, побирушки-христарадники. Полюбоваться торжественной церемонией в домовой церкви собралась толпа народа, тщательно проверенная охраной.

Голос Раймондо ди Романо звучал под высокими сводами отчетливо и гулко. Энрико нравился голос друга, и он, глубоко вздохнув, снова вознес хвалу Господу за милость к нему, грешному. Феличиано был задумчив и сумрачен, а заметив печальное лицо Северино, Энрико тоже помрачнел, лица друзей казались ему немым укором. Чечилия и Делия стояли на женской половине, рядом у прохода остановился Амадео ди Лангирано.

Когда епископ поднял Святые Дары и народ преклонил перед ними колени, случилось страшное. Трое монахов, стоявшие неподалеку от Феличиано и Челестино, сбросили капюшоны и ринулись с кинжалами на братьев Чентурионе. Первой заметила угрозу Чечилия, увидевшая Реджинальдо Реканелли, и её крик перекрыл возглас епископа, но убийца уже обрушил меч на старшего Чентурионе. Страшный рубящий удар Реканелли, по счастью, встретил сплошную скользящую и висящую складками гибкую металлическую поверхность кольчуги, Энрико Крочиато ринулся на притворявшегося монахом Реджинальдо Реканелли, хоть вошел в храм безоружным, и оттолкнул его, и убийца, не удержав равновесие, упал. Он не поднялся, ибо в него вонзилось острие меча Северино Ормани, который без меча и кинжала никогда и никуда не ходил.