Рюрик
Шрифт:
Фриз порывисто, крепко обнял его и тихо сказал:
– Да ведь я не один у тебя, слышишь?
– Слышу, - как эхо, повторил Рюрик.
– Мне бы такого помощника, как твой Дагар, - ворчливо вдруг пробурчал Юббе севшим голосом и отвернулся, скрывая своё смущение.
– А Бэрин! Верцин! Да, князь рарогов, ты родился под счастливой звездой!
– убеждённо воскликнул знаменитый пират, но на Рюрика эта убеждённость мало подействовала.
Нет, он не подал вида, что всё ещё огорчён и не всё для себя выяснил. И он действительно верил Верцину, Бэрину и даже волохам, но то новое ощущение, которое появилось совсем недавно, - ощущение, будто бы кто-то его постоянно слышит, следит
Рюрик выпрямился и одёрнул рубаху тем уверенным движением, каким обычно перед боем приводил в порядок кольчугу. Всё самое сокровенное, сугубо личное отныне и навсегда будет он прикрывать кольчугой. И никто не должен знать, как закаляется душа молодого князя рарогов, и, главное, - никто не сможет легко уязвить её.
– Ну вот, - воскликнул Юббе, довольный выражением лица и осанкой князя рарогов, - теперь я уплыву в свою Арконию с лёгким сердцем!
– Наконец-то он увидел в Рюрике ту замкнутость, за которой скрывается мужская зрелость, и ту суровость, которая необходима воину. Но затаённость, которую не смог скрыть князь рарогов от себя и которая едва не выдала в нём княжескую беспомощность, не приметил прыткий пират, увлечённый своими думами.
– Я твою Аггу… заберу с собой, - вдруг, запинаясь, произнёс пират и улыбнулся; - У неё дитя от меня будет…
РАРОГИ. ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
На десятом году после битвы рарогов с германцами умер вождь племени, старый, мудрый Верцин. Тёплым летним днём всё население Рарожского побережья собралось на берегу моря. Тело покойного, завёрнутое в холщовую ткань вместе с амулетами - ножевидными клыками медведя и мечом, слуги на носилках бережно отнесли на высокий холм и там с большой осторожностью положили его на площадку, устроенную поверх аккуратно сложенных брёвен. Мрачным хороводом встали вокруг будущего костра друиды племени. Недалеко от них расположились ближайшие родственники вождя - его вдова, старая Унжа, согнувшаяся от непоправимого горя, едва достигший пятнадцатилетнего возраста сын вождя Олаф, семнадцатилетняя красавица дочь Эфанда и заметно повзрослевший князь Рюрик.
Верховный жрец племени друид солнца Бэрин, в чистой одежде, суровый и замкнутый, следил за тем, чтобы прощальный обряд был выполнен в строгом соответствии с ритуалом. Он же приготовил для печальной церемонии прощальное слово. Когда плач и стенания несколько затихли, верховный жрец поднял руки вверх, к небу, и сказал:
– Померкло солнце над нашими головами. Скорбную весть разнесли птицы по всем селениям венетов: нет и никогда не было среди нас человека, чья душа так стойко переносила горести и печали свои и всего племени.
– Бэрин говорил убеждённо, и неподдельное горе, звучащее в его словах, проникало глубоко в душу каждого соплеменника.
– Нет среди нас русича-рарога, венета или кельта, свея или волоха, словенина или норманна, который бы сказал: "Я не помню советов вождя Верцина", - продолжал жрец, едва сдерживаясь от рыданий.
– Нет среди пас человека, который бы сказал: "Я ранен в бою вместо детей вождя…"
При этих словах раздался глухой стон, и безутешная Унжа повалилась наземь. Стоявшие рядом Олаф, Эфанда и Рюрик быстро подняли её и осторожно усадили на носилки, предусмотрительно захваченные на мрачную церемонию слугами
Бэрин выдержал тяжкую паузу и, когда прекратились горькие всхлипывания вдовы, твёрдо проговорил:
– Четырёх сыновей потерял вождь Верцин на полях брани с германцами, франками и норманнами.
Унжа схватилась руками за голову, вновь начала рвать на себе волосы, царапать лицо и причитать:
– Зачем? Зачем он это говорит? Зачем он терзает моё сердце? О, Верцин! О, муж мой! О, горе мне!
Бэрин замолчал. Он должен был сейчас решить: уйдёт ли вдова в царство теней вместе с мужем или останется с детьми в своём доме. Как правило, женщины добровольно соглашались сопровождать мужа в потусторонний мир, решались на самосожжение. Но дети Верцина были ещё так юны. Бэрин медлил. Соплеменники стояли, затаив дыхание, и с печальным трепетом ожидали конца траурной церемонии. Верховный жрец оглядел огромную толпу и, чеканя каждое слово, прокричал:
– Да будем вечно помнить вождя племени рарогов Верцина! Да устремится душа его смелым соколом! Да будет стремительный полет этой птицы напоминать нам об отважном и мудром вожде!
– ритуально завершил свою речь друид солнца и, всё ещё не давая знать параситам друида смерти, что пришла пора разжечь костёр, повернулся в сторону Унжи, поднял правую руку вверх и неожиданно звонко выкрикнул: - Живи, вдова вождя, подле детей своих! Такова воля богов!
Толпа ахнула и одобрительно загудела, а затем трижды, как эхо, повторила сказанное верховным жрецом. Друиды, почувствовав настроение племени, склонили головы в знак согласия, не позволив себе осудить это решение.
Бэрин подал знак, и параситы друида смерти с длинными распущенными до пояса чёрными волосами, слегка прихваченными на голове чёрными повязками, в чёрных одеждах, развевающихся на ветру лоскутами, подняли факелы и, издавая низкие гортанные звуки, зажгли огромный костёр. И пока пламя разгоралось, люди выли, причитали, били себя в грудь, рвали у себя на голове волосы. И в искрах костра, уже снопами поднимавшихся к небу, они видели огненных соколов - то душа Верцина улетала от них к небу! И им было страшно: что-то будет с ними и их детьми! Верцин, старый вождь, оставил их!
А когда прогорел костёр, люди пошли один за другим и бросали на это место землю: несколько дней и ночей шли землепашцы, шли охотники, шли воины и мореходы, шли те, кто были сильны, и те, кто были слабы, и каждый нёс свою горсть земли, и рос холм, и стало хорошо его видно с земли и с моря…
Унжа седьмой день не поднималась с одрины, и если бы не дети, которые не отходили от неё и день и ночь, то она наложила бы на себя руки.
Младшего сына покойного вождя Олафа, стройного, светловолосого юношу, напоминавшего своей стремительностью резвого оленёнка, мало волновало, кто заменит его отца в верховном совете племени. Друиды и князья всё решат сами. Он ещё так молод. Впрочем, он уже отличный охотник, прекрасно держится в седле. Отец успел многому его научить. Кроме того, совсем недавно он был посвящён в мужчины. Бэрин и Рюрик сумеют отстоять его права. Отец всегда говорил так!
Дочь покойного вождя, семнадцатилетняя Эфанда, малышка Эф, общая любимица, настолько была потрясена смертью отца, что никого и ничего не хотела слышать и видеть. Она приказала слугам закрыть ворота двора и никого не впускать в дом. Вдвоём с братом сидели они возле матери и вспоминали легенды, которые рассказывал им отец, его доброту и заботу о них, те смешные и трогательные пустяки, которые делают жизнь каждого светлой и радостной.