Рыжие волосы, зеленые глаза
Шрифт:
— Вы получите исчерпывающую информацию о состоянии здоровья Мистраля и о новой стратегии команды «Блю скай» в связи с приближающимся розыгрышем «Гран-при» Португалии, Японии и Австралии. Полагаю, — добавила она, — что все идет наилучшим образом.
Шанталь и ее адвокат, сопровождаемые сестрой милосердия, покинули здание через черный ход, после чего в хирургическом отделении, ввергнутом в хаос их появлением, удалось наконец навести порядок.
Флоретта столкнулась лицом к лицу с Жан-Луи.
Нейрохирург обратился к своему ассистенту, стоявшему в группе медиков из бригады Альдо Салеми:
— Встретимся в аэропорту через два часа.
Молодой человек кивнул в знак согласия.
Жан-Луи взял Флоретту под руку, и они вместе направились к выходу.
— Ты получила, что хотела? — спросил он.
— Дела у Мистраля обстоят именно так, как ты сказал?
Это была ее типичная манера — отвечать вопросом на вопрос.
— Если только весь мой опыт меня не обманывает, твой чемпион поправится и, надеюсь, будет здоров, — торжественно объявил он.
— Ты снял камень с моей души, — Флоретта была счастлива.
— Но я бы не хотел, чтобы графиня настаивала на своем требовании о переводе в другую клинику, — предупредил Жан-Луи уже на выходе из здания.
— Ты думаешь, она решится сделать это вопреки твоей рекомендации? — изумилась Флоретта с несвойственным ей обычно простодушием.
— Можно прибегнуть к консультации какого-нибудь другого специалиста и найти посговорчивее, — возразил он.
— Шанталь не посмеет пуститься в новую авантюру, — отрезала Флоретта, вновь обретая свою железную хватку.
Шофер компании «Блю скай» ждал их на автостоянке перед госпиталем.
— В аэропорт, — распорядилась Флоретта.
— А я-то думал, у нас есть еще пара часов, — разочарованно протянул хирург, садясь в лимузин.
Двадцать лет прошло с тех пор, как они в последний раз сидели вот так, рядом, в машине.
— Спасибо тебе за все, что ты сделал для Мистраля, — сказала она.
— Уверяю тебя, если бы у меня была хоть тень сомнения относительно методов, применяемых итальянскими медиками, я ничем не смог бы тебе помочь и твой гонщик сейчас был бы уже на пути в Париж. Так что благодарить меня не за что.
— Расстанемся друзьями? — Она протянула ему руку.
Он взял ее руку в свои и поднес к губам. Жан-Луи Кустадье потребовалось больше двадцати лет, чтобы наконец понять, что Флоретта для него по-прежнему желанна.
Единственная женщина, которую он когда-либо в жизни любил, была матерью его сына.
Машина остановилась у дверей зала вылета. Жан-Луи увидел своего ассистента, бродившего по залу со скучающим видом, и, взяв Флоретту под руку, направился с ней к залу для особо важных персон в надежде, что молодой человек его не заметит.
— Мне очень хотелось бы спасти хоть что-нибудь от нас двоих. По-твоему, это невозможно? Думаешь, уже слишком поздно? — спросил он робко. — А знаешь, я только теперь понял, что всегда любил лишь тебя одну.
— Ты всегда любил лишь себяодного, — возразила она с горечью в голосе. — Да еще свою карьеру. Но рано или поздно всему приходит конец. Жаль, что ты только теперь это понял. Не стоит сожалеть об упущенных возможностях, это пустая трата времени.
Он сделал еще одну попытку:
— Ты абсолютно исключаешь даже малейшую возможность проявления искренности с моей стороны?
— Вряд ли в шестьдесят лет ты мог настолько измениться. Единственное, чему ты научился, так это прислушиваться к голосу совести. Но все равно, громче всего в тебе говорит эгоизм. Ты вдруг понял, что сын, от которого ты отрекся еще до его появления на свет, сегодня уже взрослый, и тебе захотелось его вернуть. Нет, Жан-Луи, поздно начинать все сначала.
— А ты, я вижу, все та же тигрица, готовая вцепиться в глотку.
— Я всего лишь мать, вставшая на защиту своего сына. Если Шарль существует, то исключительно благодаря мне.
— Я только хотел с ним познакомиться, — произнес он умоляюще.
— Забудь об этом, — ответила она резко.
Ей вспомнился разговор с сыном в Париже. Шарль решил жениться на сокурснице по университету и строил радужные планы на будущее, не задумываясь о том, откуда взять средства на их воплощение.
— Я хочу получить от жизни то, чего всегда был лишен: семью, — бросил он ей с вызовом. — Разве я требую слишком многого?
Флоретта растерялась перед таким натиском. В эту минуту, впервые с тех самых пор, как Шарль появился на свет, она поняла, насколько ее сыну не хватало отца, той атмосферы мужской любви, дружбы, защиты и поддержки, которая накладывает отпечаток на всю жизнь ребенка. Однако теперь, когда их сыну исполнилось двадцать лет, преподнести ему отца в качестве новогоднего подарка — нет, это могло лишь усугубить проблему, а не решить ее.
Жан-Луи прервал ее размышления:
— Ты говоришь, его зовут Шарлем, верно?
— Да. И что это меняет? — тотчас же ощетинилась Флоретта. — Шарлей в Париже пруд пруди. Это ничего не значит. Ты никогда не станешь ему отцом. Настоящим отцом, которого у него никогда не было. Теперь уже слишком поздно, — добавила она с грустью.
Жан-Луи решил зайти с другой стороны:
— Он, наверное, учится?
— На первом курсе университета.
— Бьюсь об заклад, что на медицинском. — Он надеялся, что угадал.