Ржавчина
Шрифт:
– О Боже, Генри!
– в глазах растроганной девушки появились слезы.
– Ты серьезно?
– Конечно!
– сердце Хиннегана от волнения готово было выпрыгнуть из груди.
– Ты согласна?
– Генри! Ты хорошо подумал?
– вопреки его горячей надежде, Кэт внезапно отстранилась.
– Боюсь, что тебя может постигнуть глубокое разочарование. Посуди сам: ты известный ученый, а я тут никто. Не принятая в обществе, с весьма, если не сказать больше, сомнительной репутацией и скверным характером. Не умеющая вести домашнее хозяйство, как положено любой приличной даме, особенно
– Так ты что... отказываешься?
– дрожа всем телом, обреченно прохрипел Хиннеган.
– Нет, Генри, ну что ты!
– девушка вновь приникла к нему и, уже не заботясь о мнении окружающих, обвила его шею одной рукой и ласково потрепала другой отросшие за последнее время бакенбарды.
– Я беспокоюсь лишь о тебе! Боюсь навредить твоей карьере!
– Меня не беспокоит карьера! Ты такая... заботливая!
– Генри крепко прижал ее к себе.
– Я только хочу, чтобы ты всегда была со мной!
– Я и так с тобой! Никуда не собираюсь деваться!
– улыбнулась Кэт.
– Так что успокойся, нет никакой нужды прямо сейчас бежать в церковь!
– Никогда бы не подумал, что существуют девушки, не желающие бежать в церковь после того, как дали согласие выйти замуж!
– искренне удивился Хиннеган.
– Ох, Генри, в мире еще так много всего, о чем ты не знаешь!
– Да? Например?
– еще больше удивился ученый.
– В другой раз! А сейчас поцелуй меня...
Середина июня 1896 года, Оксфорд
На следующий день Генри вышел из дома чуть раньше обычного. По пути в лабораторию он планировал пройти через секретариат и записаться на прием к канцлеру. Хиннеган желал поставить его, как, в некотором роде, пусть неофициального, но опекуна Кэт, в известность о своих планах в отношении девушки. После вчерашнего разговора Генри не был уверен, что, неожиданно оказавшаяся слишком деликатной Кэт одобрит его поступок, но чувствовал себя обязанным поступить именно так.
Однако сегодня далекоидущим планам молодого человека сбыться было не суждено. Не успел он свернуть из переулка, в котором проживал, на улицу, ведущую к университету, как к нему приблизились два незнакомых человека в форменной одежде, стоявшие около почтовой кареты, сверкавшей новенькими начищенными бронзовыми ободами задних колес, выкрашенных в красный. Генри подумал, что почтальоны хотят справиться о местонахождении нужного им адреса. Однако он решительно ошибался!
– Доктор Генри Хинниган?
– строгим тоном спросил один из незнакомцев, постарше.
– Да!
– удивленно ответил ученый, начиная подозревать неладное.
– А что...
– Вы поедете с нами!
– бескомпромиссно отрубил старший, а младший в ту же секунду втолкнул опешившего Генри в распахнутую дверь кареты, украшенную королевским гербом - эмблемой почтовой службы.
– Кто вы? По какому праву?
– сумел проблеять Хиннеган, сжатый с обоих боков крепкими телами своих похитителей, уже после того, как дверь кареты захлопнулась и та тронулась с места.
– По праву, данному нам Господом!
– ответил сидевший на
Человек продемонстрировал прямоугольный кусок красной кожи, на котором похищенный даже в царившей в карете полутьме сумел разглядеть изображение скрещенных ключей - символа Ватикана. Генри бессильно заскрежетал зубами – казавшееся абсолютно нелепым пророчество Виллейна внезапно воплотилось в реальность.
– Куда вы меня везете?
– Куда надо! Закрой рот, чтобы нам не пришлось его заткнуть!
– грубо оборвал расспросы похититель, сидевший справа.
– Тогда отпустите мои руки, больно!
– не сдавался Хиннеган, пытаясь выторговать хоть что-то.
Вместо ответа он получил чувствительный пинок локтем, однако сидевший спереди, вероятно, начальник троицы инквизиторов, решил вдруг удовлетворить его просьбу:
– Отпустите его! Только сначала обыщите!
Последовала минутная возня в тесной темной кабине, в результате которой руки Генри оказались на свободе, а его револьвер - в руках начальника похитителей.
– Занятная игрушка! Зачем, казалось бы, оружие мирному оксфордскому ученому? Не отвечайте!
– прикрикнул тот на Хиннегана, заметив намерение последнего вступить в дискуссию.
Дальнейшая поездка, продолжавшаяся еще около получаса, протекала в полном молчании. Занавешенные плотной тканью окна кареты совершенно не позволяли увидеть что-либо из окружающего пространства, и Генри не мог сообразить, куда именно его везут. Ясно было лишь, что за город. И только когда транспортное средство вдруг остановилось, и предводитель слегка отдернул одну из занавесей, демонстрируя кому-то снаружи свое удостоверение, в образовавшуюся щель Хиннеган смог разглядеть кусочек каменной арки, украшенной цветным гербом. Ученый увидел только его нижнюю часть - изображение собаки, держащей в зубах горящий факел, но и этого ему хватило, чтобы понять, где он оказался. Старейший доминиканский монастырь в Британии, вековой оплот Святой Инквизиции!
– Я требую присутствия полиции и адвоката!
– заорал он, объятый почти суеверным трепетом при мысли, что попал в самое логово этой, ранее казавшейся ему скорее существующей лишь в исторических хрониках организации.
На этот раз Хиннеган получил в ответ раскатистую оплеуху, не столько сильную, сколько болезненную и обидную, сопровождавшуюся громким откровенным смехом, исходящим как изнутри кареты, так и извне ее. Генри понял, что на доброе отношение тут рассчитывать уже никак не приходится, и вновь умолк.
Карета проехала во двор, свернула куда-то, затем ученого грубо схватили под руки, выволокли из салона и, не дав ему, ослепленному ярким утренним солнцем, осмотреться, сразу же затащили в низкую боковую дверцу какой-то пристройки. Старые, стоптанные и потрескавшиеся ступени, обнаружившиеся сразу за дверью, круто вели вниз, в пугающую и веющую могильным холодом темноту. Давешний начальник тройки похитителей зажег приготовленную масляную лампу и начал спускаться первым, а оба его подручных практически несли следом совершенно обессилевшего от ужаса Хиннегана, абсолютно не готового к подобного рода испытаниям.