Ржавые листья
Шрифт:
— Отдыхать?
— Угу. Ворочался с ратью домой… отколь-нито из Хорезма или из Мазандерана, вот по пути и завернул под Киев — отдохнуть да коней купить.
Тут Рогович не выдержал и захохотал, но тут же оборвал смех. Сказанное тиуном было настолько нелепо… что вполне могло сойти за правду.
— Чего ржёшь? — бросил Отеня злобно. — Иные козарские подпевалы и так ныне при Владимировом дворе болтают, что Святослав, мол, был рыцарственный дурак с шилом в заду, вот и искал, с кем бы повоевать.
Гюрята молчал — вдруг прорвавшаяся злоба Отени была для него внове, и что ответить — он не знал.
— Если хочешь знать, Святослав совершил всего одну ошибку, — добавил Рыжий потишевшим голосом.
— Какую? — вскинул брови Рогович.
— Он раньше времени влез в свару с Царьградом. Конечно, воевать с ним всё одно пришлось бы, да и случай уж больно удобный выдался… — он многозначительно умолк. — Да только переже надо было христианскую заразу в Киеве выкорчевать.
— А ныне?
— А ныне самое первое дело — Степь! Осадить печенегов на землю! И продвинуть межу к Дону, а то и к Волге.
— На это уйдёт вся жизнь… — заметил Гюрята, понимая всю правоту этого неуёмного бродяги.
— И пусть! А зато потом — Царьград!
— Царьград, — задумчиво повторил Рогович. — Империя тёплых морей сильна…
— Сильна, — подтвердил Отеня. — Да только сильна она, пока мы все порознь! Ныне вот с печенегами разратились, на самой Руси всяк в свою дуду дудит — вятичи вновь отложились, у северян и древлян всё ходит ходуном, радимичи киевских тиунов истребили, про Полоцк я и вовсе молчу! При таком раскладе великому князю более десяти тысяч воев не выставить. Куда уж тут Царьград воевать…
— Отеня, да тебе при князе правой рукой надо быть! — воскликнул гридень.
— Зачем? — Отеня отпил из вино из чары. — Владимир Святославич вряд ли дурнее меня — сам всё понимает без моих подсказок. А ежели для почестей, роскоши… зачем они мне?
Глава четвёртая Волчье отродье
В княжеском тереме чадно — мечется пламя факелов, разгоняя рвущиеся синие сумерки. Чеканя сапогами шаг, идёт смена ночной варты — звенят кольчуги, зловеще блестят в пламени факелов шеломы и лёза мечей и секир. Чернь, серебро, позолота, скань, резьба по дереву. Морёный дуб, золото, камень, железо.
А в покоях княгини Ирины — тишина. Не слышно ничего ни с переходов, ни с гульбищ, ни из соседних горниц. Задёрнуто занавесью окно, хозяйка сидит в глубоком кресле и не сводит глаз с двери.
Чуть скрипнув, дверь отошла в сторону. Склонив голову, — не удариться о притолоку, — в горницу могучей глыбой пролез Стемид. Гридень повёл взглядом по горнице, усмехнулся, тряхнул чупруном, огладил бритую голову ладонью.
Ирина улыбнулась одними уголками губ:
— Бесстрашный витязь явился…
— Да, госпожа, — хрипло ответил гридень, не сводя с княгини пристального обожающего взгляда. В глазах горела и плескалась страсть.
— Рассказывай…
Загляни в этот миг в хором кто-нито посторонний, через щель или через прорезь замковую, он не нашёл бы ничего предосудительного в разговоре княгини и гридня.
— Так вот, значит, — задумчиво обронила Ирина, дослушав Стемида. — Хитра Гориславушка, ничего не скажешь.
Стемид уже сидел на лавке рядом с креслом княгини, по-прежнему пожирая её преданными глазами.
Ирина задумалась — только её глаза жили на каменно-неподвижном лице.
На стороне Гориславы — кривские бояре и её дружина. Но в борьбе за Киевский стол этого мало. На её стороне её неукротимая ненависть к Владимиру, но и этого тож мало. Потому она ищёт помощи у высших сил. У богов. А для того ищет меч Святослава, Рарог. А этот чародей — как его, Прозор, Невзор? — недаром приволокся из кривской земли в Киев. Стемид говорит, то он уже второй год в Киеве, стало быть, и заговор столь же времени есть. Долго готовилась… С этим мечом — как его, Рарог? — да с оружной силой она, пожалуй, и победит.
Но тогда ей, Ирине и её сыну Святополку ничего не светит при киевском дворе, да и вообще на Руси. Не только великого стола Киевского, но и самой жизни не видать.
Ирина невольно усмехнулась — не прошло и пятнадцати лет, как она, христианка, сама стала мерить всё на языческий лад. Даже и в силу варварского меча верит, будто бы осенённую благодатью их поганых богов.
За первой усмешкой последовала вторая — да какая ты христианка, великая княгиня киевская? Хоть и монахиня в прошлом, христова невеста…
А вот победить Горислава не должна!
Княгиня повела взглядом и встретилась глазами с гриднем.
— А ты всё ждёшь награды, доблестный витязь? — пропела она медовым голосом и улыбнулась. — Иди ко мне, храбрец…
Тонкие руки взметнулись, широкие рукава опали вниз, пальцы княгини мягко охватили голову Стемида. Поцелуй княгини и гридня затянулся, руки жадно страстно и бесстыдно шарили по одежде в поисках завязок и пуговиц. Они и сами не заметили, как упали на широкое и мягкое ложе.
Заморская птица попугай в посеребренной клетке вздрогнула от глубокого грудного стона, осуждающе покосилась на сплетённые в страсти нагие тела и, нахохлясь, отвернулась.
— О чём ты думаешь, лада моя? — шёпот гридня нарушил упавшую на хором тишину. Княгиня молча улыбнулась, глядя в янтарные доски потолка. — Не молчи, скажи хоть, что ты меня любишь…
Ирина улыбнулась вдругорядь — вроде не мальчишка, а вот же — скажи ему, что любишь.
— Люблю, Стемид, — вздохнула она. — Вестимо, люблю.