Ржавый капкан на зеленом поле(изд.1980)
Шрифт:
— Так не годится! У тебя явочная квартира, а не выставка.
— Так что, по-твоему, я должен теперь жить как в конюшне?
— Во всяком случае ты не должен привлекать к своему дому внимания.
Разговор происходил при мне, на той неделе, когда мы договаривались о предстоящей поездке в Ригу. Но, видно, трудовой пыл Ковальского не охладился. За эти дни он приладил к своему новенькому ярко-зеленому, с гранеными пиками верхушек частоколу такую же ярко-зеленую калитку с замысловатой щеколдой.
Калитка эта и успокоила меня окончательно. Я смело вошел в дом.
И сразу, еще в сенях, понял, что попался.
— Проходите, проходите, — ухмыльнулся носатый, с усиками под Гитлера, полицейский, появляясь из своего убежища за дверью. — Вас уже ждут — заждались!
Мне не оставалось ничего другого, как подчиниться.
В просторной комнате, которая служила Ковальским и мастерской, и кухней, и столовой, а по ночам еще и спальней для младшего поколения, на низких сапожных стульчиках с кожаными ремнями, приколоченными к раме крест-накрест, сидели двое в штатском. Густым облаком висел табачный дым, из чего я сделал заключение, что они здесь давно — сам Ковальский не курил.
— Вот! — радостно доложил полицейский. Явился!
И сразу вышел. Караулить следующего.
— Ага! — Один из двоих, коренастый, с приплюснутым, как у боксера, носом, резво вскочил на ноги. — Кто такой? К кому? — Его маленькие невыразительные свиные глазки впились в меня злыми буравчиками. — Ну!
— Человек. Гражданин Латвийской республики. Звать Арвид Ванаг. Пришел к сапожнику. А вы кто такие?
Он пропустил мои колкости, а заодно и вопрос, мимо ушей.
— Зачем?.. Зачем пришел?
Я пожал плечами:
— Зачем ходят к сапожнику?
Мне впервые приходилось сталкиваться с охранниками вот так, лицом к лицу. Но я давно готовил себя к такой встрече. В конце концов, почти каждому подпольщику, как бы он ни берегся, предстоит эта неприятность. Теперь все зависело от того, как я смогу выкрутиться. Ковальский, конечно, арестован, но он не проговорится, тут уж можно биться об заклад.
— Да, зачем? — Охранник подступил ко мне вплотную, задирая вверх свой расплюснутый боксерский нос; он был много ниже меня. — Зачем ходят к сапожнику?
— Не костюм же шить, ясное дело! Чинить обувь, наверное.
— Ах, чинить обувь! Садись!
— Спасибо, я лучше постою, если недолго.
— Недолго?
Он переглянулся со вторым, и оба, как по команде, оглушительно захохотали.
— Ну, это еще как знать — долго-недолго! — Охранник толкнул меня в плечо: — Садись — кому сказано!
Пришлось опуститься на низкий стул.
— Я лично думаю, что меньше, чем пятью годами, ему никак не отделаться. Как считаешь, Таврис?
— В лучшем случае! — пробасил второй охранник. — А то и все семь. Смотря какой судья попадется.
— Скинь свои лапти! Раз, два! — скомандовал охранник с битым носом; он явно был здесь за старшего.
— С какой стати?
Раз уж начал, придется до конца играть роль серьезного, с чувством собственного достоинства парня.
— Ты же сам говоришь: к сапожнику пришел. Вот мы и починим… А ну, без разговоров!
Больше тянуть нельзя было. Я молча расшнуровал свои парадные черные туфли.
— Проверь, Таврис!
Второй охранник, длиннорукий и длинноногий, какой-то весь словно развинченный в суставах, брезгливо морщась, поднял туфли за задники и беглым взглядом окинул подошвы.
— Целехоньки! Месяц как куплены, не больше.
— Ну, что ты теперь скажешь? Зачем тебе вдруг понадобился Ковальский?
Он резко замахнулся, но не ударил. Ему определенно не терпелось перейти от слов к делу. Однако пока я не подследственный, даже не арестован, нас еще разделяет невидимая грань, которую он не решается переступить. Вот позднее, в охранке, можно будет дать волю рукам.
— Не понимаю, чего вы от меня добиваетесь?
— Правды!
— Я и говорю правду. На прошлой неделе я занес Ковальскому ботинки в починку: каблуки совсем стоптались. Он сказал: «Зайдешь после воскресенья». Сегодня понедельник, вот я и зашел. Не в туфлях же ходить по такой погоде? А тут… придрались ни с того ни с сего!
Они, разумеется, не поверили — я на это, вот так сразу, и не рассчитывал. Старший из охранников отдернул занавеску на шкафчике с полками, куда Ковальский ставил принесенную клиентами обувь.
— Которые твои?
Я уверенно снял с полки пару коричневых ботинок:
— Смотри-ка! И верно починил!
— Надень!
Ботинки пришлись мне впору. Иначе и не могло быть. Они на самом деле были моими и стояли здесь, на полке, уже чуть ли не полгода — как раз для такого случая.
Однако охранников и это не убедило. Они были лишь слегка сбиты с толку. Факты говорили одно, а гончий нюх безошибочно подсказывал им, что со мной не все ладно.
— Какой размер?.. Сорок первый?.. Самый распространенный номер! Они и мне впору, и ему. Верно, Таврис?
Тот поспешно закивал, хотя сапожищи на его ходулях были по крайней мере сорок четвертого размера.
— Где живешь?
Я сказал.
— Так то ж в самом центре! — снова придрался охранник. — Снес бы их Иосельсону! Или Римше! Нет взял да поперся в такую даль.
И к этому я был готов:
— Да дерут они там безбожно! Римша заломил целых два лата, А Ковальский взялся за пятьдесят сантимов — разница! Спросите у него самого, если не верите. Я и уплатил вперед.