Ржавый капкан на зеленом поле(изд.1980)
Шрифт:
С помощью клещей и отвертки я замкнул оголенные медные клеммы внизу рубильника. Полыхнуло голубое пламя, раздался сильный треск. Отвертку вырвало из руки и отшвырнуло к противоположной стене.
Вот теперь пусть разбираются!
Не мешкая, я взлетел по темной лестнице — они могут прислать сюда своего человека с улицы.
Дом уже спал, тем не менее в некоторых квартирах слышались тревожные голоса. У мадам Фаундлер заливалась жиденьким лаем крохотная комнатная собачонка.
У нашей двери я задержался; нащупал клейкую ленту, содрал ее с замка. Все! Свое дело она сделала.
Инга со свечой в руке молча указывала мне на телефон. Значит, звонили.
Я тихонько прошел к ванной, прикрыл краны, из которых все еще плескала вода.
— Фу-у!
— С легким паром! — Инга вопросительно смотрела на меня, я успокаивающе кивнул. — Теперь ты, наконец, можешь позвонить?
— Теперь могу.
Я боялся сказать лишнее и сорваться. В мое отсутствие звонили, о чем-то говорили с Ингой, и мое одно неточное слово могло испортить все дело. Телекамеры ослеплены, но подслушивающие устройства от тока не зависят.
— Номер записан на газете, у телефона. Как ты там управился в ванной в такой темнотище?
— А я успел помыться еще до того, как погас свет. Оставалось только вытереться.
Номер телефона был незнакомый, но тоже начинался с цифр «тридцать три». Видно, штаб-квартира у них была где-то совсем близко. Может быть, в нашем доме. Уж не в квартире ли напротив, через двор?
Я бросил взгляд в окно. Там тоже было темно. Весь дом сидел без света. Лишь отблески неоновой рекламы с крыши соседнего здания скользили по стенам неясными цветными тенями. Зеленый, красный, синий… Опять зеленый, красный, синий…
Я набрал номер.
— Это Ванаг.
— Вы дома?
Голос Шмидта. Я узнал его по характерному акценту.
— Нет, звоню вам из уличного автомата.
Короткий смешок:
— Господин профессор снова обрел способность шутить?
— Вы просили позвонить. — Я держался официального тона. — Что вам угодно?
— Всего только успокоить вас: свет сейчас дадут. Случилась небольшая авария на линии. Так что не пытайтесь ничего предпринимать.
— Спасибо. Все?
— Да. Спокойной ночи!
Я положил трубку, нащупав непривычно длинные плечи рычага.
Проверка. И предупреждение. Они беспокоятся. Как бы я не ускользнул из мышеловки, пользуясь отсутствием света.
На лестничной площадке кто-то простуженно кашлянул.
Вероятно, один из тех двоих, попавших под ливень. Так ему и не дали возможности подсохнуть, бедняге. Что у них — туго с людьми?
Как я и предвидел, один из постов наблюдения был переведен на время с улицы сюда, к самой нашей двери.
Поздно, торжествовал я. Слишком поздно!
И тут же забеспокоился. А что, если пост останется здесь до утра?
СПАСИБО АЛЬМЕ,
крохотной собачке мадам Фаундлер!
Чуя незнакомого человека, она пролаяла без перерыва целый час, отчаянно, самозабвенно, до визга, до хрипоты. Хлопали двери квартир, раздавались встревоженные возмущенные голоса. Как же, непорядок — чужой в доме!
И он убрался. Вероятно, получил соответствующее распоряжение по карманному радио.
Свет дали лишь в двенадцатом часу ночи — видно, я основательно повредил выход кабеля в распределительном щите.
Приготовившись к бессонной ночи, я лежал в спальне с открытыми глазами и думал о завтрашнем дне. Все решат первые минуты после начала моего выступления в лекционном зале старой резиденции.
Из соседней комнаты доносилось мерное и спокойное дыхание Инги. Спит… Если бы девочка знала о всей глубине опасности!
Около часа ночи, неожиданно для самого себя, я заснул. А когда проснулся, противоположная сторона дома через двор была вся уже залита солнцем. На балконе, как всегда по утрам, занимался гантелями симпатичный молодой человек. Он то и дело посматривал в мою сторону и, стоило мне только приблизиться к раскрытому окну, вежливо поклонился, показав в улыбке ряд ровных белых зубов.
По квартире разнесся дразнящий запах кофе. Инга готовила завтрак. Я посмотрел на часы: шесть. Принял холодный душ, растерся до красноты мохнатым полотенцем.
День сегодня предстоял жаркий.
После семи раздался звонок. Не тоненькое дребезжание псевдоэдисоновского модерна, а солидный сигнал домашнего телефона.
Инга успела первой:
— Слушаю… Сейчас… Тебя, отец!
Это был Шмидт.
— Как спалось, профессор?
— Прекрасно, — ответил я.
— Рад за вас.
Сам-то он вряд ли сегодня сомкнул веки. Если только на какой-нибудь часок. В кресле, перед своим телевизором с четырьмя экранами.
— Внизу, в подъезде, в вашем почтовом ящике лежит свежая утренняя газета. Можете за ней спуститься.
— Благодарю, как-нибудь позже.
— Интересные новости!
— Я уже слушал последние известия. Ничего особенного. Обычный неспокойный день обычного неспокойного мира.
— И все-таки посмотрите. В разделе происшествий. Я вам еще позвоню.
Он положил трубку.
— Куда ты? — Инга встревожилась, когда я, сбросив халат, стал переодеваться. — Ведь лекция только в десять.
— Вниз за газетой.
— Давай я сбегаю.
— Не надо. Лучше убери со стола.
Мадам Элизабет Фаундлер уже находилась на своем сторожевом посту за приоткрытой дверью:
— Доброе утро, господин…
— Ванаг.
— Да, да, совершенно верно, господин Ванаг. У меня ужасная память на иностранные фамилии. Да и на наши тоже. Я могу часами вспоминать какого-нибудь Кеннера или Треннера. Но это не старческий склероз, не подумайте! Это у меня с самой юности. Однажды был прелестный случай, когда я не смогла назвать отцу имени своего будущего жениха. Между тем его звали так просто: Генрих-Мария-Анна-Иоахим Фаундлер. — Она хихикнула. — Значит, вы уже вернулись? Надеюсь, путешествие было интересным? Слышали, что делалось в доме сегодня ночью? Полная темнота, крики, беготня, топот. Я думала, террористы взяли нас всех в заложники и требуют выкуп. Во всяком случае от меня им не досталось бы ни шиллинга! А бедная Альма! Она до сих пор лежит в нервном полуобмороке, кверху лапками. Куда вы собрались в таком виде? — Она критически оглядела мою тенниску.