С 3
Шрифт:
– Это из-за которого у нашего Сереженьки неприятности?! – жена решительно отодвинула мужа и вышла на передний план. – Как только совести хватило сюда прийти?! Никакие извинения тебе не помогут! Уволен будешь по статье! Так ведь, Витя? – запросила она поддержку у супруга.
– Этот вопрос я уже поставил перед его начальством, - тут же отозвался Пахоменко, раздуваясь от собственной значимости.
– Теперь понятно, чего он заявился, - выплюнула женщина, продолжая всем видом демонстрировать мне свое презрение. – Даже не надейся замять
– Вижу, мое начальство что-то напутало и мои извинения вам более не нужны, - резюмировал я, обведя супругов безразличным взглядом и, разворачиваясь к лестнице, бросил. – Всего доброго.
– Стой! – взорвался Пахоменко. – Я тебя еще никуда не отпускал!
Я замер вполоборота, ожидая продолжения.
– Заходи! – велел он мне.
– Нечего ему в моем доме делать! – загородила дверной проем своими телесами женщина.
– Ленусик, не сейчас! Соседи услышат! – громким шепотом прокричал Пахоменко, проталкивая объемную жену в квартиру.
По советским меркам заместитель начальника Управления торговли области жил богато. Прихожая - длинный коридор с антресолями и дверями в комнаты, между которыми пестрели обои. Ее наполнение было одновременно аскетичным и напыщенным: совершенно простой формы настенная вешалка, рядом изысканные бра из хрусталя, напротив зеркало с тумбой-подставкой под телефон, большой глянцевый календарь на стене, а под ним узкая кушетка, судя по стилю еще с царских времен. Ей я и воспользовался, когда снимал ботинки.
Из прохожей по паркетным плашкам мы прошли в гостиную с обязательной для этих времен, забитой под завязку хрусталем и книгами, стенкой.
– Лена, оставь нас, - произнеся это нетерпящим неповиновения тоном, Пахоменко затворил перед носом супруги двухстворчатые двери.
– Надеюсь, вы додумались принести документы, что посмели составить на моего сына? – требовательно спросил он, когда ко мне развернулся.
Предложения присесть не последовало, так что я обошелся без него. Мой выбор пал на одно из глубоких кресел.
– Присаживайтесь, Виктор Сергеевич, - радушно указал я на второе, - нам предстоит долгий разговор.
– Долгий разговор? – не понял Пахоменко. – Ты мне сейчас же отдаешь документы и, так и быть, я о тебе забываю.
– Не понимаю, о каких документах идет речь. Все, что было мною оформлено в дежурные сутки я передал своему непосредственному начальнику - подполковнику Головачеву, - скучающим тоном произнес я.
– О копиях, которые ты себе оставил! – прошипел Пахоменко, но все же опустил свой зад в предложенное кресло.
– Думаешь, я не навел о тебе справки? Я прекрасно знаю, что ты метишь в зятья к Митрошину. Такой как ты, - собеседник произнес это презрительно, - не мог не подстраховаться и не оставить копий, чтобы будущему тестю было легче тебя прикрыть.
– И зачем мне отдавать вам свою страховку? – удивился я напоказ, про себя отметив, что Пахоменко совсем не глуп, раз не только полагается на свой
– Иначе я тебя уничтожу! – пообещал он мне, искря глазами.
– И что входит в понятие «уничтожу»? – поинтересовался я. – Добьетесь моего увольнения из органов? Ну, вперед, даже мешать не буду. Вот только вряд ли у вас что-то получится, - сожаление даже играть не пришлось, оно так и сквозило в моих словах.
– Я же по распределению в следствии оказался, а это значит, что три года меня трогать нельзя.
– По уголовной статье вылетишь!
– увеличил он градус угрозы.
– Глупости не говорите, - отмахнулся я. – Героев не сажают. Кто же так справки о человеке наводит?
– я усмехнулся, видя его недоумение. – Меня на днях министр МВД в звании повысил.
– За что? – поморгал мой визави.
– Об этом сказать не могу, подписку дал, – привычно отговорился я.
– Прокуратура выше МВД, а Митрошин, на которого ты так рассчитываешь, там не самая большая шишка, - справившись с потрясением, продолжил давить Пахоменко.
– Генеральный прокурор Руденко Роман Андреевич меня намедни кофе угощал в своем кабинете, - сообщил я как бы между прочим и ни на что не намекая, и, вообще, перевел свой взгляд на огромную хрустальную люстру, что одиноко свисала с потолка.
– Думаешь, я в это поверю? – в свою очередь усмехнулся Пахоменко, но его губы едва дрогнули. Видимо, нерв заело.
– Не верьте.
– Зачем тогда пришел? – он насторожился от того, что я не бросился доказывать свои слова.
– Извиняться, - пришлось напомнить. Заместитель начальника управления областной торговли человек важный и все упомнить не в состоянии.
– Тогда о чем ты собираешься вести долгий разговор? – Пахоменко явно не понимал происходящее, но судя по появившимся глубоким морщинам на лбу силился это сделать.
– О раскаянии, - подсказал я ему.
– О твоем?
– О вашем.
– Моем? – его брови поползли вверх.
Я кивнул.
– Но извиняешься же ты.
– Так я на службе. Подневольный человек. Мне начальник следствия приказал извиниться, я и извиняюсь, - прояснил я ситуацию.
– Странно ты как-то извиняешься.
На это верное замечание собеседника я лишь развел руками.
– Нам осталось урегулировать вопрос с раскаянием, - вывел я его из глубокой задумчивости.
– Раскаянием?
– повторил Пахоменко, сфокусировав на мне взгляд.
– Совершенно случайно у меня оказалось письменное заявление некоего Михаила Олейника, - наконец, я смог подойти к делу. – Он собирался уехать на свою историческую родину, в связи с чем переводил совершенно ненужные в Израиле рубли в ювелирные украшения.
– Пахоменко слушал меня, не перебивая, и я продолжил. – Помогала ему в этом, прямо говоря, незаконном деле, заведующая специальным комиссионным магазином Фоминых. Насколько я знаю, она ваша креатура.