С аквалангом в Антарктике
Шрифт:
На льду лежали тюлени — день был теплый, и они вылезли погреться. Нам и раньше приходилось почти каждый день видеть тюленей издалека, но теперь мы могли познакомиться с ними поближе. У берегов Антарктиды часто можно встретить тюленя Уэдделла. Это огромный, до 3,5 метров длиной и 600 килограммов весом, зверь, покрытый красивой серебристо-серой шерстью с черными пятнами. Подобно другим антарктическим животным, он совершенно не боится ни людей, ни собак. Если человек подходит к тюленю, тот переворачивается и внимательно смотрит на посетителя большими выразительными черными глазами. Эти тюлени почти всегда лежат поодиночке, лишь раз или два нам пришлось видеть небольшие группы по 10–15 зверей, но и тогда они лежали не вплотную, а на расстоянии нескольких метров друг от друга. Очень симпатичны детеныши тюленя. Они рождаются в ноябре и растут очень быстро, сейчас, в декабре, они уже были длиной до полутора метров.
Обычно считают, что тюлень Уэдделла рождает одного детеныша, но нам часто встречались пары тюленят, лежавших рядом. Были ли это животные одного помета, трудно сказать, но это кажется очень вероятным. Большую часть своей жизни тюлень Уэдделла проводит в воде — зимой он вообще не вылезает на лед. Мощные зубы позволяют ему постоянно держать открытыми несколько лазов на поверхность — тюленьих лунок. По сравнению с размерами зверя лунка удивительно мала, кажется, что тюлень может с трудом просунуть в нее только свою маленькую голову. Но лезущий в лунку тюлень становится как бы жидким и буквально протекает сквозь отверстие, точно капля ртути. Питается этот тюлень в основном мелкой рыбой и для водолаза не опасен, впоследствии нам не раз пришлось встречаться с ним во время погружений. Вскоре мы добрались до Хасуэлла. Остров, достигающий в высоту почти 100 метров, был очень красив и внушителен — прямо изо льда вырастали громады крутых коричневых скал, местами занесенных снегом. Но этот вид нас не радовал: мощные сугробы мешали проделать лунку у берега, на крутых скалистых склонах не было видно ни одного участка, где балок можно было бы поднять на камни. Решили обойти остров. Пейзажи, которые развертывались перед нами, были удивительно красивы, тысячи пингвинов шли по льду к острову и обратно, береговые скалы отражались в лужах небесно-голубой талой воды. Это было очень здорово, но мы не видели ни одного хоть сколько-нибудь пригодного для нас места.
Наконец наш путь преградила широкая трещина, по обеим сторонам которой стояли сотни маленьких пингвинов Адели. Мы долго искали место поуже и, наконец, с трудом перепрыгнули трещину, но было ясно, что трактор ее пересечь не сможет. Оставалась лишь слабая надежда, что если мы все-таки найдем подходящее место, к нему удастся проехать вокруг острова, и мы продолжали двигаться вперед. Солнце грело все сильнее, ветер стих, становилось жарко. Снег начал размягчаться, и теперь мы на каждом шагу глубоко проваливались. Лужи талой воды преграждали путь, их приходилось обходить, и это замедляло наше движение. А берег тянулся все такой же неприступный: то отвесные снежные склоны с нависшими наверху карнизами, то крутые скалы. Но вот впереди показался небольшой заливчик, в глубине его уходил вверх пологий склон из плотно слежавшегося фирна, до блеска отполированного жестокими антарктическими ветрами. Фирн был очень прочен, наши сапоги не оставляли на нем следов. Это место нам понравилось, расположено оно было удачно, прямо перед нами открывалось покрытое льдом безбрежное море, балок можно было поставить на скалы. Только проехать сюда через остров было нельзя, оставалось выяснить, не удастся ли объехать вокруг. Снова пошли вперед, но вскоре дорогу преградила трещина шириной более 3 метров, вода в ней медленно колыхалась, сюда подо льдом доходили волны открытого моря. Кое-где в трещине плавали льдины, можно было бы воспользоваться одной из них, чтобы переплыть трещину, но дальше виднелась еще одна, потом еще и еще. Идти вперед было бессмысленно, нужно было пересечь остров и выйти на его другой берег, где трещин не было и лед пока еще был прочен.
По крутому снежному гребню поднялись на остров и вышли прямо на большую колонию пингвинов Адели — на острове их масса, несколько десятков гнездовий, из которых некоторые насчитывают сотни и даже тысячи птиц. Обойти пингвинов стороной не было возможности, кругом громоздились отвесные скалы, обрывы снега и льда. Мы вступили в колонию, поднялся невероятный шум и гвалт, птицы оглушительно орали, клевали нас, цеплялись клювами за ноги. Мы были одеты в кожаные штаны, которые пингвины не могли прокусить, и очень этому радовались. Некоторые птицы шарахались в сторону и попадали на территорию, занятую другими парами. Завязывались ожесточенные схватки, хозяева с яростью гнали пришельцев прочь. Идти приходилось медленно, выбирая место для каждого шага — вся земля почти сплошь была покрыта гнездами, в которых лежали яйца и крошечные, только что вылупившиеся, птенцы. Наконец, одурев от шума и крика, мы выбрались из колонии на теплые, нагретые солнцем скалы. Казалось, трудности позади, но в этот момент прямо на Сашу с резким криком спикировала крупная птица — антарктический поморник. Она несильно ударила Пушкина грудью по голове и взмыла вверх. Вслед за тем и я подвергся нападению. Птицы раз за разом самоотверженно кидались на нас, отгоняя от гнезда, которое было где-то поблизости. Все время приходилось закрывать голову руками и следить за поморниками. Гнездо мы обнаружили быстро, хотя назвать его гнездом можно только с большой натяжкой — прямо на скалах лежала скорлупа крупного яйца, а рядом с ней крошечный, покрытый нежным сероватым пухом птенец. Он совсем не был похож на своих родителей довольно мерзкого вида: взрослый поморник размером с курицу, а внешне представляет собой нечто среднее между вороной и чайкой. Питается он главным образом падалью, но при случае поедает и птенцов — пингвинов и буревестников. Кстати, поморник — единственная антарктическая птица, извлекающая пользу из появления здесь человека: на санях с мусором в Мирном всегда сидит несколько поморников, ждущих, когда им перепадут какие-либо отбросы. Многие полярники очень не любят поморников и стремятся их уничтожать. В Антарктиде запрещено охотиться и иметь оружие, поэтому по поморникам стреляли из огромной рогатки. Поморник действительно неприятная птица и вряд ли может вызывать симпатию, но все-таки их не следует убивать. Правда, они поедают иногда птенцов пингвинов, но в основном это бывают слабые, больные или вышедшие за пределы колонии детеныши, и так обреченные на гибель. Уничтожая же падаль, поморник приносит определенную пользу, он является единственным санитаром Антарктиды. Впрочем, пока оружием против поморников служит рогатка, их существование не подвергается опасности.
Немного отдохнув, снова пошли вперед — внизу под островом по-прежнему были видны трещины и большие разводья, на пути то и дело встречались пингвиньи колонии. Мы старались их обходить, но это не всегда удавалось. В ушах стоял назойливый крик, солнце пекло, поморники не давали покоя. Постепенно берег стал повышаться, затем мы перешли небольшой ручеек, стекавший в море. Ручей вытекал из озера, которое серебрилось в центре острова. Зеркало озера, блестевшее в лучах солнца, силуэты пингвинов вокруг него — все это дышало покоем, но нужно было двигаться дальше и мы опять полезли вверх по скалам. Пингвины больше не встречались, не могли сюда добраться, но зато всюду — под камнями, в щелях и трещинах — виднелись гнезда серебристо-серых буревестников. Это были довольно крупные, очень похожие на чаек птицы, яиц у них еще не было, но они уже сидели на своих гнездах, которые представляли собой просто ямку в песке и щебне, только кое-где лежало еще немного пуха. Буревестники подпускали нас вплотную, не сходили с гнезд и только пытались клюнуть подходящего. Отдельные птицы пробовали улететь, но не могли подняться прямо с земли и бежали по скалам, размахивая крыльями, к обрывам — только бросившись оттуда вниз, они могли начать полет. Кроме этих наиболее обычных буревестников, тут же располагались гнездовья капских голубей и антарктических буревестников, в гнездах которых уже кое-где лежали яйца. Над нами пролетали удивительно красивые, чисто белые снежные буревестники, морские птицы того же отряда, но гнезд их нам тогда не пришлось увидеть. В воздухе, точно ласточки, стремительно проносились крошечные качурки Вильсона, самые мелкие из всех морских птиц, гнездящихся на этих островах. Их гнезда помещались в таких узких расселинах в скалах, что добраться до них мы не могли. Беспрерывный птичий крик, запах помета постепенно стали очень неприятны, и вид множества птиц уже не доставлял нам никакого удовольствия.
Но вот впереди открылись два крохотных островка, всего в 20–30 метров длиной, у самого берега острова Хасуэлл. Мы отметили это место еще на карте, когда готовились к походу, возможно, на один из этих пологих островков удастся вытащить балок. По узкой расселине, в которой, конечно, было полно птиц и гнезд, спустились вниз и добрались до островков. Вблизи их вид нас разочаровал: лед громоздился огромными торосами, между ними стояли лужи талой воды, если здесь и можно было проехать, то только с большим риском.
Пришлось идти дальше по льду, опять взбираться на скалы не хотелось. До окончания нашего кругоостровного путешествия оставалось около 2 километров, но снег совершенно размок, и на каждом шагу мы проваливались чуть не по пояс. Путь шел мимо красивейших айсбергов, рядом лежали тюлени, но все это уже не вызывало интереса — было не до того. Четыре часа понадобилось, чтобы обойти остров, и мы вернулись на то же самое место, а наше дело не продвинулось ни на шаг. Мы оба уже порядочно устали, а нужно было думать, что предпринять дальше.
Примерно в километре от нас виднелся еще один невысокий остров — остров Токарева, названный в честь участника Первой советской антарктической экспедиции А. К. Токарева. Первым из наших биологов он прибыл к берегам Антарктиды на «Оби» (остальные пришли позднее на «Лене»), и его сборы положили начало отечественным коллекциям антарктической фауны. Успешно проработав всю экспедицию, он скончался вскоре после возвращения на Родину.
Вдали виднелись и другие острова, но этот казался наиболее удобным для наших целей. Я направился туда, сзади тащился Саша, вполне определенно высказывая мнение, что идти на этот стоящий в стороне островок нет никакого смысла. Больше получаса мы снова месили глубокий снег (сапоги давно промокли) и, наконец, в 200 метрах от цели вышли на твердый, покрытый иголками лед. Шагать по нему было одно удовольствие. Добрались и с наслаждением разлеглись на нагретых солнцем скалах. Остров казался вполне подходящим: он состоял из двух скалистых массивов, большого и маленького, и узкой, низкой, занесенной снегом перемычки между ними. Сюда без труда можно было затащить балок. Правда, у самого берега снег лежал толстым слоем, но уже в 10–15 метрах на поверхность выходил голый лед. И хотя остров был расположен не совсем так, как нам хотелось, зато севернее острова на карте было показано большое мелководье, где тоже было интересно поработать. Решили установить базу здесь. Теперь оставалось только выяснить, можно ли сюда проехать. Мы пошли назад прямиком к Мирному. Кое-где на льду встречались лужи талой воды и участки рыхлого снега, но трещин не было и выбрать пригодный для трактора путь не составляло труда. Поздно вечером мы, наконец, вернулись в Мирный.
Был уже конец декабря, а хотелось перебазироваться до Нового года. В антарктической экспедиции нет выходных, но раз в две недели устраивается баня, и большинство полярников работает тогда до обеда. Едва ли мы смогли бы получить трактор 31 декабря и 1 января: баня, предпраздничные дела, новогоднее настроение — все это наверняка вызвало бы задержку. Поэтому мы срочно закончили погружения у острова Строителей, оставив кое-что недоделанным. Но мы надеялись еще вернуться сюда позже, когда лед взломает и погружаться будем со шлюпки; заодно удастся определить сезонные изменения на дне моря. Для переезда следовало еще кое-что подготовить, нужно было считаться с тем, что нас не всегда смогут возить: два вездехода из трех ремонтировались, единственный оставшийся был все время занят. К острову можно было на худой конец пройти и пешком, но чтобы не носить на себе акваланги на зарядку, решили завезти на остров десять больших баллонов со сжатым воздухом. Такого запаса должно было хватить для тридцати погружений. Все баллоны нужно было накачать, и это заняло два вечера. Теперь почти все было готово.
Оставалось еще взорвать лунку во льду. На этот раз взрывать должен был Стефан Чиковский, который с полной уверенностью заявил, что ему сделать лунку любой формы и размера — раз плюнуть. Согласился он охотно: все-таки мы достали для него вертушку; впрочем, потом выяснилось, что у него были и кое-какие другие соображения, которые он пока предпочитал держать при себе. Вездеход был неисправен. Мы взяли нарты, положили на них буры для льда, лот, ящик взрывчатки и потянули их к нашему новому островку. Сзади, преисполненный сознания важности своей роли, шагал Стефан. Было нежарко, снег плотный, мы бодро тащили марты вперед и меньше чем через час уже добрались до острова.