С «Джу» через Тихий океан
Шрифт:
Непрерывно летают фрегаты.
Небо облачное. Мы ужасно рады, что нет дождя. Просушили часть одежды. В нынешнюю ночь вахта будет вполне человеческой. Ветер – 3 балла. Волны маленькие.
Строю новые планы усовершенствования мачты.
Не собираюсь сдаваться и верю в свой успех.
Еле дождался утра и сразу же принялся устанавливать новый парус, перекроенный из старого грота. Лодка значительно прибавила в скорости. Джу засияла. Мне снова верят. Я вернул расположение к себе. Теперь опять могу отдавать приказы, и нет сомнений в моей правоте. Так намного удобнее нам обоим.
Ну и волнища накатила, залила весь дневник. Я унес его в рубку.
Джу
Уже два часа на вахте. Облака оберегают меня от солнца. На душе как-то по-особенному хорошо и радостно. И никакого напряжения. Временами я даже о мачте забываю. А мы ее часто осматриваем, ощупываем ванты.
Возле лодки все время играет рыба. Выскакивают из воды на два-три метра вверх и так близко от борта, что обрызгивают меня. Не могу надивиться на них. Буквально через каждые пять минут рядом слышен всплеск. А впереди лодки то и дело взмывают целые стаи летучих рыб. Иногда крупные. В лодку свалилась довольно большая рыбина и забилась у моих ног. Мне стало ее жалко, я схватила ее и швырнула за борт. И она тут же полетела.
Птицы летают не по одной-две, а целыми стаями. А ведь мы уже в 1000 миль от суши. Похоже, и в Тихом океане птицы не знакомы с пособием для терпящих кораблекрушение.
Настроение приподнятое, каким оно и надлежит быть у путешественника. И даже не особенно волнует, когда и где мы закончим плавание. Путешествую из удовольствия, из пристрастия к движению. Это вроде свободного парения. В такие моменты я словно сливаюсь с окружающим миром. Может быть, это и есть счастье, к которому человек стремится испокон веков. В путешествии, подобном нашему, такие мгновения чрезвычайно редки. Все остальное время – это непрерывный и напряженный труд и борьба со сном. Чтобы испытать подъем чувств, твое внутреннее состояние должно быть в гармонии со всем, что тебя окружает. Это, разумеется, мои субъективные рассуждения на тему о счастье. Знаю, что самый легкий способ выйти из состояния восторга, которое столь трудно обрести, – это заняться самоанализом. Что я и сделала. И могу сказать твердо: сделала глупость.
Уже несколько дней пытаюсь поймать хоть какую-нибудь радиостанцию, которая любезно, сообщила бы нам не только точный час, но и точную дату. С Дончо у нас полное разногласие. Я пишу в дневнике март, он – апрель. Где-то во время приключения с мачтой мы сбились со счета. И по сей день я записываю дату условно. Но сегодня поймала наконец радио Вашингтона как раз в тот момент, когда говорили: «Сегодня, седьмого апреля, 200 лет назад…» Потом сообщили, что кто-то собрал законы, изданные во всех штатах за 200 лет, и зачитали некоторые из них: запрещается – ездить на верблюдах по главным дорогам, колоть орехи в церкви, привязывать крокодилов к пожарным кранам и т. д. Получился уникальный и на редкость занимательный сборник.
Наш добрый старый ВЭФ ожил снова. После того как он прошел через Атлантику, побывал в Эгейском море, не однажды падал, ударялся, после того как его заливало водой, и он, казалось, впитал всю сырость океана, ВЭФ вдруг заработал, заговорил чистым голосом. Хорошо ловит на коротких волнах, дает нам точное время, сообщаемое из Лондона радиостанцией Би-би-си, исполняет музыку Южной и Северной Америки и вообще все, что мы пожелаем. Мы взяли его с собой чуть ли не из чувства сентиментальности, а он оказался единственным (из трех имеющихся на борту), который работает прекрасно и безотказно. Не могу на него нарадоваться и окружаю особой заботой.
Все вокруг уже стало привычным, похожим на виденное в Атлантике, и это приятно. Дончо поднял и стаксель. Теперь наша лодка оснащена парусами, как и в прошлую экспедицию. Делаем 2,5 узла. Это скорость, о которой мы не смели и мечтать. Я даже решилась подсчитать, когда мы сможем увидеть землю. Если будем живы-здоровы, то через месяц-полтора окажемся на островах Общества. При условии, что серия наших злоключений уже завершилась.
Дончо едва дождался конца вахты, чтобы поделиться своей новой идеей:
– Знаешь, что мы сделаем летом 1977 года?
– Отправимся в Грецию.
– Ничего подобного. Организуем экспедицию на розыски Лохнесского чудовища. Последними там были японцы, но они никого не смогли обнаружить.
Идея мне сразу понравилась, и мы стали обсуждать, кого с собой возьмем, какая нужна экипировка, где достать средства и кто какие обязанности будет нести.
– Джу, а тебе я придумал должность, о какой мир и не слыхивал: осветитель Несси!
– Хорошо, Дончо, но если мы поймаем чудовище, то как его вывезем из Шотландии?
Дончо обиделся.
Спустя немного я о чем-то его спросила. Он отрезал:
– Я не разговариваю с осветителем палеонтологических останков.
– Ну ладно, мы не станем его увозить, будем только снимать.
Мы долго и с интересом говорили о Несси.
Дончо
Через несколько часов настроение у меня упало. Устал как собака. Проклятая мачта не выходит из головы. Возвращаться назад мы не имеем права. Вернуться – значит потерять полтора месяца, считая время на путь и ремонт. И тогда, как по заказу, попадем в самый разгар возникновения тропических циклонов. Возвращение означало бы, что мы откладываем объявленную на весь мир экспедицию. Если бы ее организовал я сам, то, может быть, и решился на такое, избрал бы более легкий путь. Но теперь – не могу. Нам верят, мы добровольно, без какого-либо чувства самопожертвования, пошли на то, на что до сих пор никто не отваживался. Сейчас, как и раньше, я верю в добрый исход. Не сомневаюсь ни в себе, ни в Джу. Неважно, что на протяжении всей истории мореплавания сломанная мачта и поврежденный руль всегда считались самой страшной бедой. Но ведь даже в программе нашего путешествия предусмотрено осуществить его «в крайне тяжелых условиях, близких к кораблекрушению». Нам же сейчас и не требуется их моделировать – они налицо. Мы будем исследовать психофизиологические изменения человека в экстремальных условиях. На грани человеческих возможностей, в естественной среде. И едва ли нужно добавлять, что никто лучше нас самих не понимает, что если возникнут какие-либо непредвиденные последствия, то в первую очередь они коснутся нас самих.
Но повторяю: я верю в добрый исход, в успех и знаю, что мы преодолеем все. Что меня толкает вперед? Не могу объяснить. С одной стороны, чувство ответственности, с другой, ясное понимание цели: если нам удастся осуществить этот эксперимент, то мы продемонстрируем огромные реальные возможности человека и придадим тем самым смелость и уверенность терпящим кораблекрушение. Даже если наши исследования ничего нового не дадут науке, то лишь одного этого – переплыть океан на поврежденной спасательной лодке – вполне достаточно. Для нас будет огромной наградой, если наши скромные усилия вдохнут надежду, прибавят силы людям, которые попали в беду. Безопасность мореплавания непрерывно повышается. Но известно и то, что кораблекрушения будут происходить еще долго. И это совершенно не зависит от наших желаний.
Аккуратно заполняем тесты, составленные нашими научными руководителями К. Златаревым и Г. Радковским. Предыдущие дни были чрезвычайно обременены работой, и на тесты не оставалось времени. В первый раз за три экспедиции мне тягостно заниматься ими. Но они – одна из основных задач нашей экспедиции, и мы обязаны ее выполнять. С некоторым усилием я все же заставил себя подчиниться дисциплине.
Планктон ловим каждый день. Но улов постепенно уменьшается.