С историей на плечах
Шрифт:
Первым делом, как я пришла на завод и познакомилась с Владимиром Федоровичем, он устроил мне экскурсию и, водя по территории, неутомимо рассказывал:
— На дореволюционное развитие предприятия наложило отпечаток неудачное расположение завода. Бывшее Шлиссельбургское шоссе — ныне наш адрес таков: проспект Обуховской обороны, 51 — делило территорию завода на две части. Стапели размещались на берегу Невы по одну сторону шоссе, а производственные мастерские и склады — по другую. Невские мосты, допускавшие тогда в разводных проемах проход кораблей лишь малого и среднего водоизмещения, не позволяли строить на этом заводе суда водоизмещением более 8 000 тонн. Это и определило изначальную специализацию завода — строительство миноносцев, легких крейсеров и вспомогательных судов.
Экскурсия получилась потрясающей, и еще больше подчеркнула в моем сознании величие предприятия, куда меня пригласили, усилила мое благоговение лично перед Рисом. Он так досконально все знал, с такой легкостью и простотой, доходчивостью говорил о сложнейших вещах, что представлялся мне богом, богом интеллекта и мудрости.
На второй день была встреча с коллективом ведущих научных сотрудников, занимающихся турбинами, нечто вроде семинара, даже, скорее, коллоквиума. Собралось их человек двадцать. Мы сидели в небольшой комнате с ученической доской, словно это было в вузе, и выступающие докладывали без бумаг, чертя на доске то формулы, то графики. Не все их выступления меня интересовали, ибо не все были посвящены износу. Тем не менее это позволило почувствовать свой уровень, и я поняла что смогу спокойно говорить о своих задачах. Но теперь этого не требовалось, пока я болела, они включили мой доклад в свой готовящийся к изданию сборник и уже все читали его.
Еще один день ушел на переработку доклада в статью. Я сама отпечатала ее, сама вписала формулы, нарисовала на ватмане графики, сделала разметку для наборщиков. Провозилась до вечера, кое-что переделывала по два раза, так что после работы даже не пошла на прогулку.
Наконец мы сели за обсуждения того, чем сможем быть полезны друг другу. Риса интересовали некоторые экспериментальные исследования, которые он готов был провести у нас, для чего соглашался профинансировать затраты на эксперимент, помочь в расчетах, проектировании и изготовлении экспериментального стенда и колеса — аглоэксгаустера. А от меня требовалось само проведение экспериментов во всех нужных режимах и условиях и полное математическое описание процессов работы этого колеса в них, с учетом всех факторов влияния на него со стороны рабочей среды. Заручившись одобрением Анатолия Михайловича на проведение у нас такой работы, я согласилась, тем более что часть материала могла взять в диссертацию и даже внедрить свои разработки на Невском заводе — сначала в опытном образце, а потом и в серии.
Это была невероятная удача, выпадающая далеко не каждому, кто делал диссертацию не на материале, разрабатываемом институтом по месту его работы. У нас под мою диссертацию никаких проплаченных работ не производилось, и без Риса мне не светили ни экспериментальные исследования, ни внедрение того, что я предлагала.
Строго говоря, конкретной пользы для института в виде денег мы со Ступницким из этой командировки не привезли. На это смешно было бы рассчитывать. Зато привезли работу, которая могла обеспечить солидный задел по исследованиям, и на них можно было бы опираться при заключении новых договоров с аглофабриками.
В этой поездке я Ленинграда как такового не почувствовала, не увидела. Это пришло позже, когда я начала ездить сюда сама, ничем и никем не связанная. И еще гораздо позже, когда приезжала на книжные ярмарки «Белые ночи».
Но сейчас — воспоминания о Рисе.
Вся последующая зима прошла для меня под знаком Ленинграда, куда я ездила раза четыре. Поездки мои были достаточно длительны, чтобы можно было походить по музеям и по театрам, посмотреть достопримечательности. Меня не смущала неприглядность погоды, ибо в воображении я дорисовывала то, чего ей не хватало, чтобы чувствовать себя счастливой. Зато после встреч с любимыми актерами вырастали крылья, становилось легко и возникало чувство причастности к чему-то столь великому, чего не охватить. Это было растворение в веках, в тех веках, куда канули наши великие предки, создавшие русскую культуру и оставившие ее нам доверительно и безраздельно.
Я видела Алису Фрейдлих и Михаила Боярского в драматическом театре им. Ленсовета под руководством Игоря Владимирова, Нину Ургант и Евгения Лебедева в Большом драматическом театре имени М. Горького, которым руководил Георгий Товстоногов. «Белорусский вокзал», где Ургант сыграла бывшую фронтовую медсестру Раю, был еще популярным и волновал наши сердца. И вот снова встреча с этой актрисой, теперь живая. Я смотрела спектакль «Женщина в Зеленом» по Г. Ибсену, где она играла, и понимала меру ее таланта. Евгения Лебедева видела в спектакле «Энергичные люди» по Василию Шукшину — это, конечно, шедевр. Тут и говорить нечего.
Кстати, о самой пьесе. Критика поначалу приняла сатиру на «энергичных людей» в штыки, считая их нетипичным явлением общественной жизни, недостойным внимания. А публика шла на спектакль с восторгом, и он несколько десятилетий оставался в репертуаре театра. Герои пьесы Василия Шукшина — действительно, были энергичными людьми в полном смысле слова. Они и мастера на все руки, хваткие и нечистые на руку, и хапуги, и воры. Теперь бы их назвали бизнесменами эпохи социализма, которым не нашлось там применения по нравственным соображениям, невзирая на практическую сметку. Их алчность представлялась отвратительной. Товстоногов и актеры вдохнули в этих персонажей подлинную жизнь, мастерски высмеяли пороки трутней, захребетников, осуждали их. А теперь, при нынешнем экономическом строе, эти жучки превратились в героев, строят из себя кормильцев населения, благодетелей трудящегося человека, которого же и обворовали. Ну не насмешка ли над истинными добродетелями и ценностями?!
На самом деле все проще — эпоха добра сменилась эпохой чистого зла, грабежей, накопительства, и нувориши с упоением угнетают человеческий дух и порыв, мстя миру за свое внутреннее ничтожество. Два взгляда на этот спектакль — как две иллюстрации различных эпох, в них явственно прорисовывается картина деградации, поразившей цивилизацию.
Видела я также Антонину Шуранову и Александра Хочинского в Ленинградском ТЮЗе имени Брянцева. Шла на спектакль и боялась. Думала, что после Надежды Филаретовны фон Мекк в картине «Чайковский» и княжны Марии Болконской в знаменитой экранизации романа «Война и мир» Льва Толстого актриса не поразит меня, не хотелось разочаровываться. И этого не случилось! Играла Шуранова блестяще, выкладывалась полностью, нигде не прокатывалась на профессионализме.
Изредка посещала наиболее доступный из театров — театр музыкальной комедии, где всегда имелись свободные билеты. Удавалось попасть в Ленинградский областной театр драмы и комедии (ныне театр «На Литейном») и в Ленинградский государственный драматический театр им. В.Ф. Комиссаржевской, где особенно любила бывать. Это был что называется мужской театр. Тут работал Станислав Ландграф, известный по роли полковника Полунина из фильма «Убит при исполнении». На то время главные кинороли были еще впереди, но его замечали. В театре же он просто блистал! Хотя ему приходилось нелегко, ведь там, где раньше играли многие знаменитости, и теперь жили крепкие традиции, коим приходилось соответствовать. Да и тогда конкуренцию составляли Николай Боярский, Константин Григорьев. Но главный соперник по репертуару был Борис Соколов, будущий доктор Ллойд из фильма «Летающий пистолет», снятый Сергеем Жигуновым по роману Стаута. Из актрис могу назвать только начинающую Елену Сафонову, изумительно красивую в ту пору.
О музеях и достопримечательностях не пишу, есть у меня об этом в других частях воспоминаний. А что, собственно, писать? Ну, ходила пешком, осматривала ленинградские фонари, считавшиеся особым произведением искусства, рассматривала старинные здания. Однажды, дело было в мае, так находилась, что ноги в замшевых коричневых босоножках на высоком каблуке «танкеткой», отекли и уже не служили мне. Добраться домой никаких сил не осталось. Хотелось присесть и отдохнуть, но подходящего места не находилось. А вокруг шумел город, безумно нравившийся мне, но не подозревавший об этом и с безразличием относящийся к моим трудностям. Я спустилась по набережной к реке Мойке и начала плескаться в воде, омывая лицо и ноги. Солнце тут же высушивало кожу.