С ключом на шее
Шрифт:
…Кажется, мусорка еле ползет, но, выбравшись из кузова, Филипп обнаруживает, что проехал почти вдоль всего города. Он провожает взглядом машину — Ольга, сжавшаяся в комок на дне кузова, кажется светлым призрачным пятном. Она растворяется на глазах, бледнеет, исчезает, а потом и машина скрывается в тумане. Мухтар с поскуливанием вздыхает, приваливается к ноге, и Филипп зажмуривается, радуясь живому теплу среди промозглой мути. Потом вспоминает, что должен сделать, и желудок скручивает в жгут, а в ноге, там, где к ней прижимается добрый собачий бок, появляется отвратительная сосущая слабость.
Филипп коленом сдвигает пса в сторону, кивает ему, приглашая идти за
От этого серебристого налета чешется между глазами — как от пыли в папином кабинете. Это дает Филиппу понять, что он уже зашел достаточно далеко, но все-таки он продолжает идти сквозь сгущающийся туман. Влага размывает красные пятна вдоль тропы, и довольно долго Филиппу удается не замечать их. Но капли становятся ярче, и делать вид, что это всего лишь багровые листья брусники, все труднее. От густого железного запаха подступает к горлу. Янка ранена. Наверное, она сумела вырваться. Бежала на Коги, в единственное место, где у нее оставался шанс спастись. Филипп словно наяву видит, как замедляется ее бег, как кровь вытекает из глубокой раны на шее. Убийца идет за ней. Ему уже не надо спешить — он спокойно шагает, зная, что вскоре настигнет ее и закончит начатое.
Филипп останавливается, лишь дойдя до верхушки сопки, нависающей над Коги. Начинающий рыжеть склон уходит из-под ног и растворяется в серой пустоте. Впереди светлеет что-то продолговатое. Филипп подбирает клетчатый чехол со скрипкой. Ткань набрякла и отяжелела от влаги; он растерянно прижимает чехол к груди, и скрипка внутри ощущается как хрупкие косточки под слабой плотью.
Мухтар шумно обнюхивает особенно большую и яркую каплю, кружком застывшую на кварцевом булыжнике, и принимается с хлюпаньем лизать гладкую поверхность камня. Несколько секунд Филипп смотрит на него, до боли сцепив руки. Глядя на розовый язык, выглаживающий камень, с брошенной скрипкой в руках, он с хрустальной ясностью понимает, что Янка мертва. Ее больше нет в этом мире — иначе ее кровь не стала бы едой для бродячей собаки.
Филипп безумным взглядом обводит стланик и березу, покрывающие мягкие складки сопок. Где-то в этих кустах лежит ее тело. Наверное, надо найти ее. В книгах всегда находят тело и закрывают глаза. Но Филиппу не заставить себя свернуть с тропы, чтобы увидеть ее — окровавленную, выпотрошенную, похожую на кучу грязных тряпок. Он не сможет прикоснуться к глазам, подернутым серебристой пеленой. Не сможет спасти ее. Все кончено.
Но у него осталось еще одно дело. Вспомнив о нем, Филипп каменеет лицом и вытирает щеки волглым рукавом. Он пытается свистнуть; из сведенных губ вырывается только сипение, но Мухтар понимает. Фыркнув, он перестает обнюхивать пропитанную кровью тропу и подбегает неторопливой трусцой, навострив уши в ожидании новой команды.
Филипп осторожно, как младенца, укладывает скрипку на мягкий мох и опускается на колени. Подтащив Мухтара поближе, он обнимает его крепко-крепко и на мгновение зарывается лицом в мокрую шерсть. Пес сует морду под куртку, смачно тянет носом, и Филипп вытаскивает из внутреннего кармана заскорузлый от черной крови лоскут.
— Нюхай, — ломким голосом выговаривает он, — давай, нюхай.
Мухтар сопит на лоскут и заглядывает в глаза, постукивая хвостом. Филипп с силой проводит основанием ладони по зудящим векам и крепче обнимает пса. Ржавый ножик с нежно-зеленой пластмассовой ручкой, облепленный черной торфяной землей, легко выскальзывает из кармана.
— Ищи, — шепчет Филипп и, зажмурившись, втыкает нож прямо в теплое мохнатое горло.
Лезвие проскальзывает по толстой шкуре, но, когда Филипп уже готов разжать пальцы, под ножом вдруг что-то подается влажно и ужасающе легко. Мухтар визжит и с неожиданной силой выдирается из рук; зубы лязгают под самым ухом. Ножик с влажным звуком шмякается на мох. Продолжая визжать, Мухтар резкими прыжками отбегает на десяток метров вниз по склону и останавливается. В тумане он кажется расплывчатым силуэтом, но кровь, испачкавшая густой светлый воротник, горит, как костер. Поскуливая, Мухтар принимается вылизываться. Стоя на коленях, Филипп смотрит, как кровавое пятно становится все меньше, пока совсем не исчезает. Мухтар перестает лизать рану и, фыркнув, сердито трясет головой. На шерсти выступает несколько новых капелек крови — но это все. Пес вовсе не собирается умирать.
Филипп обмякает. Издав скрипучий смешок, он тяжело роняет зад на пятки и шумно выдыхает сквозь стиснутые губы. Туман шуршит в ушах, как перья в подушке. В мире нет звуков, кроме этого шороха, слабого звука капель, стекающих с корявых веточек, и недоуменного поскуливания Мухтара. Сладко пахнет березой и брусничным листом. Филиппу почти уютно в этом серебристом, бездвижном коконе. Он мог бы остаться в этом безветрии навсегда.
Тихий смех Голодного Мальчика проскальзывает сквозь туман и вкрадчиво проникает в мозг. Довольный, предвкушающий смех, от которого по телу расползается томительная слабость. Филиппу хочется закрыть глаза и забыть, зачем он сюда пришел. Все забыть. Смех Голодного Мальчика вползает под череп, как мягкая, рыхлая вата, как комья собачьей шерсти, как кухонный чад. Филипп пьяно мотает головой. Пальцы судорожно обхватывают рукоятку ушедшего в мох ножа, сгребают его вместе с нитяными клочьями сфагнума; затупившееся от бесчисленных бросков в землю лезвие впивается в подушечку пальца, продавливая кожу. Боль разрядом пронизывает руку и отдает в голову, выжигая рыхлую муть. Филипп, пошатываясь, поднимается на ноги и с диким нечленораздельным воплем сигает вниз, одним прыжком одолевая расстояние до Мухтара.
Пес отскакивает, поджимая хвост; он реагирует почти мгновенно, но Филипп успевает.
— Фааас! — орет он и валится вперед, придавливая собаку животом. Нож входит в плоть с тихим хлюпаньем, как будто в голове негромко лопается мокрый пузырь. Беспомощно лязгают клыки. Лапы несколько раз дергаются, раздирая ляжки Филиппа мощными когтями, и застывают.
— Фас, — произносит Филипп. Влажная собачья шерсть колеблется от его дыхания и липнет к губам. От запаха крови, смешанного с вонью псины, режет глаза. Рывком подтянувшись на руках, Филипп сползает с мертвой собаки, и его выворачивает наизнанку.
11
Ей отчаянно не хватает рук. Набрякшая кровью штанина волочится, цепляясь за веточки, и, чтобы не потерять треники, Яна на ходу отжимает ткань. Ей приходится действовать одной рукой, а скрипку зажимать подмышкой, — вторая рука намертво зажата в холодной и влажной дядь Юриной ладони. Он держит так крепко, что пальцы слиплись и уже почти не чувствуются. Он цепляется за ее ладонь, как Лизка, напуганная страшным мультиком, и, как с Лизкой, Яна даже не пытается отнять руку. Кое-как отжав штанину, она отряхивает мокрые пальцы, разбрызгивая вокруг алые капли. Странно, что крови так много, ведь ей совсем не больно, только немного щиплет. Нож черкал по бедру, пока она удирала; тогда она даже не заметила, что порезалась, только досадовала, что неудобно бежать.