С любовью, сволочь
Шрифт:
Маша
Май мчался так стремительно, что в ушах свистело. Сразу после школы я бежала домой, наскоро чем-то перекусывала и садилась за уроки. Задавали уже мало, в основном на повторение. Делала быстро, а потом готовилась, готовилась, готовилась к чертову ЕГЭ. Или шли после уроков к Кешке, занимались у него. Все-таки ему ко мне ездить было далековато.
С химией и биологией у меня проблем не было, все задания прошлых лет и им подобные я перерешала вдоль и поперек. С русским обстояло похуже, но все
— Машка, да плюнь ты на нее, — убеждал Кеший. — Не нужна она тебе. Главное — написать на двадцать четыре балла, чтобы можно было в институт подавать. А в аттестате полюбасу будут тройки. Только время зря тратишь.
Но я уперлась, как баран. Меня капитально заело, когда все догадались, что потребовал Севка на случай проигрыша. И даже если он от этого откажется, все равно будут шептаться и гадать, переспал он со мной или нет.
Ну уж нет! Я сказала, что будет дерьмо собирать, значит, будет!
— До чего ж ты упертая, Маша, — махнул рукой Кеший. — Твое счастье, что мне математику сдавать. Тебе объясняю и сам заодно готовлюсь.
Он принес все задания с ЕГЭ прошлых лет, и мы подробно их разбирали. Объяснял он просто классно, и физику, и математику. Выяснилось, что я не полный дуб. Да такого и не могло быть, ведь до десятого класса у меня была крепкая четверка.
— Евгеша сама по себе тетка хорошая, — сказал Кеший. — Но как учитель… ну совсем мимо кассы.
Она и правда объясняла так, что я не понимала вообще ничего. Сначала пыталась разобраться, потом махнула рукой. А оказалось, что все более или менее понятно. В Кешкином изложении.
— Вот тебе бы учителем, — поддела я. — Зачем тебе в летчики, иди в пед.
— Ты можешь представить учителя по имени Иннокентий Геннадьевич? — отшутился Кеший. — Вот и я не могу.
Физику я, кстати, вытянула на четверку. А литературу на пять. В итоге в аттестате получилось всего две тройки — по обеим математикам. И средний балл четыре с половиной. Не пройду в институт, в колледж должно хватить на бюджет.
Два раза мы устраивали себе пробники. По три часа, без шпаргалок, с одной линейкой и тем справочником, который прилагался к заданиям. Кеший оба написал на девяносто пять, я первый на пятьдесят, а второй неожиданно на шестьдесят восемь.
— Ого! — подсчитав результаты, он посмотрел на меня обалдело. — Молодец. Это, конечно, не значит, что и настоящий так напишешь, но дает надежду. Маш, если бы ты все время так училась, может, и с отличием закончила бы.
Если бы, если бы… Я и была отличницей до пятого класса, потом съехала. Особенно в последние два года, когда старалась бывать дома как можно реже, а уроки делала или у Криськи, или в библиотеке. Может, я была не слишком способная и талантливая, зато упертая и с хорошей памятью. Особенно если предмет был интересен, как, например, биология.
Чем еще была хороша эта тотально-авральная учеба, так это тем, что времени на всякие прочие мысли почти не оставалось. Только в школе. На уроках постоянно тянуло посмотреть вправо. Севка так и сидел один — мрачный, весь в своих мыслях. А если сталкивались взглядом, сразу отводил глаза.
Если бы он вдруг подошел ко мне…
Я не знала, хочу ли этого. Или боюсь?
Вечером, когда ложилась спать, думала о нем. Он нравился мне — и не нравился одновременно. Тянуло к нему — и отталкивало. Пыталась представить себя с ним, но так же, как дура Скарлетт в начале книги, не могла вообразить чего-то серьезнее поцелуя.
«Проведешь со мной ночь», — сказал он. Прозвучало как-то… то ли смешно, то ли глупо. Старомодно, что ли? Ну ясно, что не кроссворды разгадывать и не в карты играть до утра. От одной мысли об этом внутри вспыхивало, а пальцы начинали мелко дрожать.
Интересно, а что у него было с Криськой? Целовались? Или, может… даже больше?
Когда я думала об этом, полыхать начинало уже совсем по-другому. От злости. От ревности.
Она со мной не разговаривала, а смотрела так, словно мысленно желала сдохнуть самой страшной смертью. От нее просто перло черной ненавистью. И это Криська — милая маленькая Криська, похожая на котенка?! Та, с которой мы дружили одиннадцать лет, делились конфетами и секретами. Думали, что будем дружить всегда. А когда вырастем и выйдем замуж, тогда уже семьями. И дети наши будут дружить. А теперь мне становилось страшно, если случайно ловила ее взгляд.
Я ждала последнего звонка, ждала выпускного, хотя уже и не вычеркивала на календаре дни. Пусть все поскорее закончится. Все равно ведь ничего между нами не будет. И… хорошо, что не будет. Потому что он — не для меня. Он — понтовый мажор, которому с рождения пироги сыпались в открытый рот, а мне всего придется добиваться самой. Не будем больше видеться, и все само собой пройдет. С глаз долой — из сердца вон. Начнется новая жизнь, в институте или в колледже, неважно. Я просто его забуду. Может, и не сразу, но забуду. Встречу кого-то еще, полюблю. Выйду замуж. Рожу ребенка… наверно.
Но каждый раз утром, когда подходила к школе, сердце начинало частить. И еще сильнее, когда в классе натыкалась на его мрачный взгляд.
Если бы он подошел ко мне…
Но он не подошел.
А потом внезапно наступило двадцать четвертое мая. Последний звонок…
Сева
Я так и не смог к ней подойти. Хотя каждый вечер говорил себе: завтра… А потом приходил в школу, смотрел на нее — и все заготовленные слова вылетали из головы. Почему-то казалось, что она непременно пошлет меня самым дальним эротическим маршрутом. Причем так, чтобы все слышали.
Я словно вернулся в десятый класс, когда отчаянно хотел всех девчонок сразу и так же отчаянно их боялся. Но теперь это была одна девчонка. Одна-единственная. И поэтому стало еще страшнее. Как будто всю свою решительность я исчерпал, когда сказал ей на ухо, чего хочу, если выиграю спор.
Если бы она… что? Улыбнулась? Или хотя бы посмотрела так, как в тот день. В свой день рождения, когда мы пришли с цветами. Если бы…
Ты трус, говорил я себе, паршивый трус. Соглашался и жалко оправдывался, что все равно в этом нет никакого смысла. Экзамены, выпускной — и наши дорожки разойдутся. Зачем тащить школьные щенячьи увлечения во взрослую жизнь? Там все будет по-другому.