С любовью, сволочь
Шрифт:
— Зачем вы туда полезли? — вопила Евгеша. — Не могли потом посмотреть? А теперь драмы перед экзаменом. Катя, прекрати!
Ну, кому драмы, а кому очень даже бодрячок. Мне, например. Кеший тоже радовался восьмидесяти, а вот Севка недовольно морщился.
— Сколько? — спросила его Лидка.
— Шестьдесят.
Прямо захотелось показать ему язык. Но он в мою сторону не смотрел. С последнего звонка мы виделись три раза — на консультациях и на экзамене по русскому. И ничего, блин! Хотя на концерте пялился так, что мне аж жарко
Зачем?! Что ей еще понадобилось? Совесть проснулась? За месяц ни разу даже не позвонила. А вот я ее видеть точно не хотела. Хорошо, что заметила. Спряталась за сценой в комнате, где переодевались, и сидела там, пока Кеший не маякнул, что ушла. Но и Севка тоже ушел. И все. Может, подумал, что я от него сбежала, и обиделся?
Ну и черт с тобой вообще, Мирский! Лесом все эти любови-моркови. Сейчас главное — экзамены. В первую очередь — математику сдать хотя бы на шестьдесят один. Ну и биологию с химией не завалить, конечно.
На русском было страшно, сейчас уже не так. Второй раз показался чем-то почти привычным. Бутылка воды, шоколадный батончик, две ручки и линейка — все. Сумки в одну коробку на входе, телефоны в другую.
Поехали!
Как и на русском, я сначала решала то, что в чем не сомневалась, откладывая затыки на потом, но простые задания кончились быстро. Дальше пришлось ломать голову и лихорадочно вспоминать то, что в меня запихивал Кеший. И да, в туалет сбегала за двумя забытыми формулами. Заодно и остальные просмотрела быстренько на всякий случай.
Пару раз накрывало паникой: ничего не помню, ничего не решу!
Закрывала глаза, дышала глубоко, отпивала глоток из бутылки и говорила себе так:
Маша, спокойно. На двадцать четыре балла ты уже точно нарешала. Значит, можно будет подать документы в институт. А Мирский… — тут я косилась на две парты вперед, через проход, на его крашеный затылок. — Так и скажу: ок, Сева. Провести с тобой ночь? Приезжай, будем в карты играть до утра. А что не так? Точнее надо свои желания формулировать, юноша, точнее.
Я представляла его обалдевшую физиономию, становилось смешно, и паника сама собой куда-то уходила.
— Ну как? — спросил Кеший, когда мы разбирали на выходе свои пожитки.
— Не знаю, Кеш, — больше всего мне хотелось добраться поскорее домой, завалиться на кровать и дрыхнуть, дрыхнуть… — Решила все. А уж правильно или нет, не знаю.
— Будем проверять?
— Не-е-ет! — заныла я. — Зачем? Как написала, так и написала. Все равно ведь уже не исправишь. Только переживать лишний раз. Спать хочу. Вот правда, глаза слипаются. Я и после русского полдня проспала.
— Ладно, давай, — он приобнял меня за плечи, и тут же сбоку полоснуло острым взглядом. Я их теперь чувствовала всей шкурой, даже поворачиваться не надо было.
Смотри, смотри, придурок. Пока одни смотрят, другие что-то делают. И что-то получают. Это не про Кешку, конечно, но неважно.
Меня шатало просто дико, из крайности в крайность. То сама почти готова была повиснуть на Севке, как Криська, то казалось, что фыркну и выпущу когти, если рискнет подойти поближе. То стояла у окна под грустную музыку, смотрела на двор и жевала сопли, то уверяла себя, что сто лет мне такая сволочь никуда не упала.
Три дня до биологии я просидела дома. Выходила только в скверик поблизости, там можно было расстелить покрывало у пруда, загорать и зубрить. В принципе, я и так была готова, но все равно загонялась до предела. Это превратилось в настоящую манию: сдать и поступить. Назло всем! Математика и спор с Севкой отошли куда-то в дальний уголок. Все это уже случилось, от меня больше ничего не зависело, не имело смысла на этом тормозиться.
— Маша, все получится! — непререкаемым тоном заявила Марго, когда привела нас на экзамен.
Я повторяла это про себя — когда шла в класс, когда слушала инструктаж, когда просматривала задания. А потом ушла в них с головой. И с каждым решенным внутри все сильнее пело и плясало: знаю, знаю! И только на самом последнем подвисла.
Это была задача по генетике, на которую требовалось дать развернутый ответ. Я щелкала их как семечки, но вдруг в голове приключился полный вакуум. Глухая мама и папа-дальтоник — надо было записать формулы генотипов, их обоих и возможных детей, а потом пояснить, какие закономерности проявляются во всех случаях.
Я писала на черновике, зачеркивала, снова и снова, слезы лились ручьем.
— Что такое? — подошла ко мне организаторша, но я даже ответить не смогла.
— Тише, тише, — она заглянула в мои бланки. — Ты же все уже сделала. Попей водички, успокойся.
Кое-как взяв в себя в руки, я еще несколько раз перечитала условие и начала медленно записывать формулы. Проверила, подумала, снова проверила. Вроде, все правильно.
Уф, теперь можно переписывать на чистовик. Так же медленно, проверяя каждую букву и цифру. Как раз до самого конца отведенного времени. Уже сдавая бланки, скользнула глазами по злополучному заданию, и листы чуть не выпали у меня из рук.
Я забыла ответить на последний вопрос про закономерности! Он просто вылетел из головы.
— Можно одну строчку допишу? — взмолилась я.
— Нет, девушка, все, время вышло, — суровая тетка выхватила бланки у меня из рук.
— Что, Маша? — испугалась Марго, увидев мою зареванную физиономию.
Истерика со мной приключилась знатная, похлеще, чем у Катьки. Все сдававшие биологию: четверо наших и трое из параллельного — окружили нас, а Марго пыталась успокоить меня и выяснить, что случилось. Устав рыдать, я наконец выжала из себя, что завалила последнее задание. Кто-то пересказал условие задачи.