С любовью, сволочь
Шрифт:
Я мог бы ответить на ее коротенькое «А ты?» совсем по-другому. Написать, что она нужна мне. Что люблю ее — даже сейчас, когда с нашей последней встречи прошло уже почти пять лет. Что скучаю и беспокоюсь за нее.
Мог бы… Но не смог. Я был не нужен ей тогда. Было бы глупо думать, будто за это время что-то изменилось. Если только в сторону еще большей ненужности. Ответила? Ну и что? Почти сутки прошли после того, как она открыла мое поздравление. Хотела бы — ответила бы сразу. А так… обычная вежливость.
И все же я не удержался. Попросил беречь себя. Хотя это была какая-то банальная бессмысленность. Но то, что происходило, было страшно. Сначала никто не принимал всерьез. Даже месяц назад, хотя люди умирали уже тогда. Ну и что, говорили, от гриппа тоже умирают. И вдруг все стало слишком серьезно. В середине апреля мы перешли на удаленку. Я выходил из дома только по вечерам — на пробежку в парк. Продукты заказывал на дом, под дверь. Кое-где студентов-медиков отправляли работать в коронавирусные больницы. Может, и в России тоже? Я волновался за Машу.
В конце мая заболел Диего. Элька позвонила мне в дикой истерике. Первой мыслью было то, что она беспокоится о своем положении. Умрет он — семейную визу, может, и не аннулируют сразу, но уж точно не продлят. Однако, похоже, ее волнение было искренним. Диего долго лежал в реанимации в очень тяжелом состоянии и все-таки выкарабкался. Элька позвонила, рыдая уже от счастья, и я все же не удержался — задал тот самый гадкий вопрос о первопричине подобных эмоций.
— Можешь не верить, Сев, — всхлипнула она. — Но я его люблю. Правда. А все остальное — это уже вторично.
— Ну и слава богу, — у меня отлегло от сердца.
Может, действительно у них получится что-то настоящее. Я был бы только рад.
А пандемия тем временем набирала обороты. Отец, Галина и Андрюха переболели хором. Андрюха легко, отец с мачехой тяжелее, но выкарабкались. Мать писала, что они с Чубриным на самоизоляции, живут на даче. Ни съемок, ни спектаклей — ничего. Я мог только представить, как они от безделья полируют друг другу нервы. Женя с мужем тоже пока держались.
Виктюх после развода с Валькой с радаров пропал. Я даже позвонил Илюхе, и тот сказал, что Вик уехал в Москву, а потом в Германию — к дальней родне. Дал телефон, я пробовал звонить, писать, но как в глухую стену. Сначала было обидно, потом стало тревожно — не случилось ли чего. Родные тоже волновались, связь Виктюх обрубил и с ними.
Но гораздо сильнее я переживал за Машу. И однажды вечером, таким же тупым и одиноким, как череда других, до него, не выдержал и снова написал ей.
«Привет, Маша. Как у тебя дела?»
Она ответила почти сразу:
«Нормально. Готовлюсь к экзаменам. Госы скоро».
«У вас студенты-медики не работают в больницах?»
«Только волонтеры. И те, кто на практике больничной, но они не в красной зоне».
«Красная зона — это что?»
«Где ковидные. А ты как?»
«На удаленке работаю. Дома сижу. Почти не выхожу. У нас тут лучше не болеть».
«Ты все с играми?»
«Да. Первый контракт был на полгода, потом на год. Сейчас вот на три подписал. Но хочется уже домой. Так и не прижился здесь».
«Сколько ты дома не был? Пять лет? Тут многое изменилось. Наверно, тяжело будет снова привыкать».
Мы переписывались почти час — на самые нейтральные темы. На следующий день я опять написал ей. И еще на следующий. Теперь мы обменивались сообщениями каждый день. Немного, буквально по несколько фраз.
«Как ты?» — «Нормально. А ты?» — «И я».
Ну и кратенькая какая-то информация. Я о работе, Маша об экзаменах. Писала, что благополучно все сдала, получила диплом и готовится к поступлению в ординатуру. Специальность, которую она выбрала, меня удивила. Акушерство и гинекология! А когда-то заявляла, что все связанное с этим ее пугает. Лучше, говорила, патологоанатомом, чем гинекологом.
Да уж, и правда многое изменилось за эти годы.
Но не мои чувства к ней. Как ни пытался я избавиться от них, так и не смог. Прятал далеко, глубоко, от себя в первую очередь, но они снова выбрались наружу. И однажды я набрался смелости.
«Маш, я очень скучаю. Пытался тебя забыть, но понял, что не могу».
«Я тоже скучаю, Сева», — ответила она, далеко не сразу.
Потихонечку, потихонечку, по крохотному шажочку…
Я боялся написать что-то не то, свернуть куда-то не туда. Думал над каждым словом. И боялся загадывать вперед. Тем более сейчас, когда каждый день мог стать последним. Хотелось спросить, почему она тогда ушла, ничего не сказав, но останавливал себя.
Не сейчас, позже. Не надо торопиться.
Но однажды она не ответила на мое сообщение. И на следующий день тоже. Галочки оставались серыми. Я сходил с ума от беспокойства, писал снова и снова, потом решил позвонить.
Она ответила, и ее голос словно швырнул меня туда — в нашу последнюю ночь почти пять лет назад.
— Маш, ты не отвечала, я не знал, что и думать. Все в порядке?
— Сева… — она замолчала, и мне стало так же страшно, как и тогда. — Скажи… у тебя сейчас есть кто-то?
— Нет. Никого.
Я не ожидал подобного вопроса и с ужасом понял, что прозвучало это как-то… суетливо? Визгливо? Как будто соврал. И тут же испортил все еще сильнее, вернув вопрос:
— А у тебя?
Она молчала. Таймер разговора отсчитывал секунды мертвой тишины.
— Маша?
— Сева… Я осенью выхожу замуж. Пожалуйста, не звони мне больше. И не пиши.
Короткий писк — и снова тишина. И картинка на экране.
Я набрал. И еще раз. И еще. Длинные гудки. Зашел в воцап и написал:
«Маша!!!»
Одна галочка!
Одна долбаная серая галочка…
Глава 29
Глава 29
Маша
Когда Костя вышел на крыльцо, у меня все внутри оборвалось — настолько ужасно он выглядел. Похудел, наверно, наполовину, ссутулился. Белая медицинская маска казалась серой на мертвенно бледной коже. Спустился по ступенькам тяжело, как старик. Остановился, закашлялся и никак не мог отдышаться.