С любовью, сволочь
Шрифт:
Я даже не услышала, как он вернулся, и вздрогнула, когда его рука коснулась волос. Сев рядом, Севка сказал:
— Маш… а теперь давай еще раз и спокойно. Ты думала, что я женат? Поэтому и сказала тогда, чтобы я больше не писал?
Я молча кивнула. А потом как прорвало, взахлеб:
— Я тогда поехала в аэропорт. Когда ты улетал. И увидела тебя с девушкой.
— А надо было просто подойти, Маша. И узнала бы, что это племянница моей мачехи. Отец купил билеты, чтобы мы вместе летели. Хотя… на твоем месте я бы, наверно, тоже не подошел. Если бы увидел тебя с парнем.
— Потом я зашла на твою страницу
— Дай угадаю, — Севка усмехнулся. — Полезла на ее страницу, увидела какие-то фотки со мной и сделала выводы. Хотя тогда ничего между нами не было. Гуляли просто, на море ходили. С моим братом обычно.
— Тогда не было?
— Да, тогда не было. Знаешь, Маш, я ведь очень сильно был на тебя обижен. Как ты ушла в ту ночь… Если бы просто сказала: Сева, не стоит сейчас, я буду тебя ждать, а там посмотрим. Но все равно пытался как-то тебя оправдать. Надеялся, что позвонишь или напишешь. Пока не стало ясно, что ждать нет смысла. А с Элькой уже потом что-то началось. Через год где-то. Не пойми что. И жениться на ней я точно не планировал.
— Тогда почему Женя?..
— Испорченный телефон. Один сказал другому, другой сказал третьему… Это был, если не ошибаюсь, конец девятнадцатого, я уже в Редвуде работал. Элька попросила сделать ей приглашение, прилетела и говорит: Сев, а давай поженимся, я хочу в Штатах жить. Как получу гринку, так и разведемся. Я взял время на подумать, и тут мне отец из Барсы звонит: Сев, ты что, жениться надумал? Я сильно удивился и выяснил, что Элька поделилась планами со своей мамашей, та сказала сестре — моей мачехе. Мачеха отцу, отец Женьке.
— А Женька сказала на встрече нашего класса. Мол, Сева, кажется, жениться собрался. Ну собрался и собрался. У меня тоже тогда были… отношения. А потом ты меня с днем рождения поздравил, писать начал. Ну я снова зачем-то на твою страницу полезла. И к ней тоже. А там фотография. Свадебная.
— Вот же сучка! — вздохнул Севка. — Да не ты. Она. Я же просил отметить, где жених. А больше ты там ничего не видела?
— Нет. И страницу свою удалила.
Он достал телефон, открыл Контакт, поискал что-то и протянул мне.
— На, смотри.
Я листала ленту этой самой Эльвиры и… Я даже не знала, кого хотелось убить больше. Наверно, себя. Там был миллион фотографий — с красивым мужчиной латинского типа, тем самым, со свадебной. С огромным животом, с близнецами — мальчиком и девочкой. Снова с животом.
— Я ее познакомил с Диего. Мы в Барсе вместе учились, потом он мне эту работу в Калифорнии подогнал. И у них буквально с первого взгляда заискрило. Когда женились, позвали меня свидетелем. Поэтому мы на фотке втроем. Потом она долго ничего не выкладывала. Сначала они в Вегас поехали в свадебное путешествие, потом Диего ковид подцепил и чуть не умер. А вообще у них на редкость удачная семья получилась. Не надышатся друг на друга. Кто бы мог подумать…
Севка замолчал, глядя куда-то в угол. Устало и безнадежно. Потом дотронулся до моего плеча и встал.
— Ладно, Маша, пойду я. Хорошо, что мы это прояснили. Больше никаких непоняток не осталось. Счастливо.
Мне казалось, что я уже успела выплакать все свои слезы на двадцать лет вперед. Но нет. Ошиблась. Потому что выплакала я их на самом деле только этой ночью. О своей безнадежной глупости. О Марго. И снова о себе — о том, что все сложилась так тупо. Утром встала с распухшей физиономией и красными, как у кролика, глазами. Приема в клинике в этот день не было, но в роддоме куратор поинтересовался, не больна ли я. Пришлось сослаться на мифическую аллергию. Позвонил Илья, предложил встретиться — отказалась.
Марго на мои звонки не отвечала, и это беспокоило. Вечером, вернувшись домой, я написала ей, но сообщение долго оставалось непрочитанным. И только ночью прилетел ответ:
«Машенька, милая моя, спасибо огромное за то, что беспокоишься, и за поддержку. Не обижайся, сейчас мне надо побыть одной. Совсем одной. Я уеду на несколько дней. Напишу, когда вернусь. Обнимаю».
Не сказать чтобы это меня успокоило. Скорее, наоборот. Но понимала, что принятие горя может быть тяжелым и длительным. И это как раз тот случай, когда нельзя вмешиваться и лезть причинять добро, если об этом не просят. Оставалось только ждать. И быть рядом — даже если на расстоянии.
Прошла неделя. Марго по-прежнему молчала. Я каждый день заглядывала к ней в воцап и смотрела, когда она заходила в последний раз. Видела «сегодня» и вздыхала с капелькой облегчения. Она обещала, что не будет никаких глупостей, но… я все равно беспокоилась.
О Севке старалась не думать. Не тревожить вновь вскрывшуюся рану, которую считала зажившей.
Мы все выяснили. И это хорошо. Надо жить дальше.
Но почему-то я никак не могла заставить себя встретиться с Ильей. Надо было бы поговорить и расстаться. Никто никому ничего не обещал, никаких особых чувств друг к другу не испытывали. Должно было обойтись без драм и обид. Но даже на это я не могла решиться. Забилась в норку. Работа — учеба, учеба — работа.
А потом неожиданно позвонил Кеший.
Сева
Все оказалось так глупо…
И ведь я даже не мог винить Эльку. Ну захотелось ей похвастаться, что она стала миссис, выложила фотку. Почему бы и нет, ее право. И даже, как выяснилось, нас обоих отметила на ней. Не пояснив, правда, кто из двоих красивых перцев в костюмах ее муж. Кто мог подумать, что Машка туда залезет и поймет все… вот так вот?
И Машку тоже не мог винить. Она все-таки решила помириться на прощание, иначе не поехала бы в аэропорт. Увидела там меня с Элькой и не подошла. А потом еще и фотки наши нарыла в Контакте. Что она должна была сделать? Написать и спросить в лоб: «Сева, ты трахаешь эту девку?»
Может, кто-то и смог бы. Но не Машка. Точно не она. Может, ждала, что я все-таки напишу ей. А я ждал, что напишет она. Ждали, ждали — пока ждалка не кончилась. Я через год замутил с Элькой, у нее тоже кто-то появился, сама сказала. Ну а дальше был длинный Женькин язык и эта дурацкая фотография.
Злости не было. Больше — не было. Вся кончилась в тот момент, когда чуть не ушел, но все же решил вернуться. Осталось только сожаление, едкое, как щелочь.
Все стало ясно, и на тот момент говорить больше было не о чем. По правде, уходя во второй раз, я думал о том, что вообще больше не о чем. Все выяснилось, встало на свои места. Надо жить дальше.