С милым рай в шалаше
Шрифт:
— Ну, всё, всё. Успокойся. Найдутся, никуда не денутся. И мы всей деревней их запинаем. Давай, отдыхай иди. Она спать долго будет, присмотр за ней есть. Иди.
Я вытер слёзы. Поблагодарил Валентину за помощь и пошёл в гостиницу. Вымылся и упал на кровать, уснул моментально.
Прошло ещё три дня. Алина уже глазки открывает, говорить пытается, но ей запрещают. Ранки заживают, гематомы рассасываются, переломы, я надеюсь, срастаются. Девочка моя стесняется меня. Думает, что очень страшная. Но она моя, родная, любимая, самая красивая. Я ей постоянно об этом
Плохо только то, что в теле постоянные боли. Она сжимает зубы, закрывает глаза и часто дышит. Терпит.
— Давай медсестру позову, обезболивающее поставит. Зачем ты терпишь? — уговариваю Алину. — Уже три часа прошло, можно ставить. Не могу смотреть, как ты мучаешься. Позову?
Девочка моя головой мотает, мол, не надо. Я только вздыхаю. Не знаю, как ей помочь. Я бы забрал её боль себе. Жалею её, глажу по лицу и волосам, целую пальчики на руках, которые торчат из гипса. Алина больше не привязана, сама лишний раз не шевелится, потому что всё и так болит.
Не выдерживаю, зову медсестру, и ей ставят укол. Потом девочка моя засыпает, а я кладу голову рядом с ней на подушку и тоже сплю. Вот так мы с ней и существуем.
Вот уже десять дней прошло с того злополучного дня. Алина всё ещё в реанимации. Показатели то лучше, то хуже. Иногда температура поднимается. В эти моменты я места себе не нахожу. Это же где-то воспаление, да? Но меня успокаивают, говорят, что так и должно быть, процесс заживления.
Я уже сам научился ухаживать за моей девочкой. Я её мою, тихонько переворачиваю, делаю массаж. Я же с любовью это делаю, нежно. Но ей всё равно больно, она терпит, я же вижу. Вернее, я чувствую её боль. Поэтому часто целую.
С лица опухоль ушла, остались синяки. Пальчики уже розовые торчат из-под гипса. С тела тоже сползают гематомы, швы от операции заживают.
Только сама шевелиться моя девочка не может. Оно и понятно. Всё тело переломано, внутренности зашиты. Немного шея болит, вернее, горло. Но Алина уже пьёт воду из трубочки и говорит немного, правда, хрипит сильно. Но кормят её пока через капельницу, твёрдую пищу или даже кашу, она пока сама есть не может.
Такая худенькая сейчас, лёгенькая, как пушинка. Но глазки блестят. Я не даю ей скучать и хандрить. Рассказываю истории из своей жизни. Приношу новости о пацанах. Один только ещё в больнице, у которого повреждений было больше. Но он тоже справляется.
Почти месяц мы пролежали с моей девочкой в реанимации. Столько было хорошего и плохого.
Расследование о нападении на Алину идёт полным ходом. Пока зацепок никаких нет. Было сразу понятно, что это наёмники. Их слова и действия это доказывают. Но кому это надо было? В голову не приходит.
В полицию вызывают регулярно, какие-то дополнительные вопросы. Всё одно и тоже, из пустого в порожнее. Алину тоже донимают допросами, потом она долго плачет, а я успокаиваю.
За этот месяц девочке моей сделали ещё одну операцию. Внутри воспалилась гематома, которая не рассосалась, пришлось удалять.
С лица синяки сошли, только шрамы небольшие остались. С рук гипс сняли, но
Завтра уже переводят в палату, в отдельную. Потому что у наших дверей стоит охрана. В полиции лежит несколько заявлений от наших деревенских на посещение Алины. Пока не разрешают. С моей девочкой можно только мне и Валентине. Всё-таки опасаются, что это может быть кто-то деревенский.
Глава 41
АНДРЕЙ
А СМЕРТЬ ТАК БЛИЗКО
С раннего утра Алина в обычной палате. Около дверей стоит полицейский. Разрешение на посещение никому не дали, могу зайти только я и Валентина. Семён пока к Алине не рвётся. Он видел её из коридора, не хочет смущать.
Утренние процедуры прошли, обход тоже был. Алиночка покушала и уснула, а я пошёл по делам. Охрану предупредил, что часа три меня не будет.
Семён попросил меня сходить в Районную Администрацию, нужно кое-что пробить для нашей деревни. Я был записан на час дня, осталось ждать минут пятнадцать. Сижу возле дверей в кабинет.
Вдруг на меня навалился жуткий страх, что даже живот скрутило, затошнило. Не могу вдохнуть. Сразу на ум пришла Алина. Это ей плохо, я чувствую. Сорвался с места и побежал обратно в больницу. До неё где-то километр, я бегу, нога болит, лёгкие колет, но не останавливаюсь.
Алина. Алина. Алина! Что опять случилось? Страх не отпускает. Влетаю во двор больницы. На то, что воздуха в лёгких не хватает, не обращаю внимания. Бегу по коридору, меня кто-то окликнул, но я не оборачиваюсь. Слышу, что за мной бегут.
Подбегаю к палате, охранник лежит на полу, открываю дверь…
Дальше не понимаю, что происходит. Вижу только, что Галина душит мою девочку подушкой, Алина уже не дёргается…
Я отдираю Галину от моей девочки и отшвыриваю в сторону.
Внутри у меня холод, всё замёрзло от одной мысли, что Алина умерла. Волосы дыбом встают. Она не дышит, у меня паника. Если она не откроет сейчас глаза, я умру тут же, рядом с ней. Мне не нужна моя жизнь, если рядом не будет её.
Автоматически жму на кнопку вызова врача. Я не вижу, что происходит вокруг меня. Смотрю только на моё сокровище.
— Алина, девочка моя, очнись, пожалуйста, — потихоньку бью её по щекам. — Радость моя, любовь моя, посмотри на меня. Солнце моё, не уходи от меня, я же умру без тебя.
Паника не оставляет меня, я борюсь с ней, как могу. Перестал дышать. Обращаюсь ко всем богам. Пусть моя девочка живёт.
Реснички на глазах Алины дернулись, она резко вдохнула и медленно выдохнула. Я выдохнул вместе с ней. ЖИВА!
— Андрей, отойдите, быстро.
Чьи-то руки отодвигают меня от Алины, я не хочу отходить, не могу, ноги не идут. Опускаю глаза и понимаю, что меня за ноги держит Галя, сидя на полу, и что-то говорит. Я зажмуриваю глаза и трясу головой. Ничего не понимаю.