С мыслями о соблазнении
Шрифт:
без внимания брезгливое фырканье Себастьяна, издатель указал на рукопись,
которую только что положил на стол. – А еще я согласился прочесть его роман.
– Мои соболезнования.
– Если он хорош, я, несомненно, его опубликую.
– Хорош? – Себастьян не мог поверить своим ушам. – Как он вообще может
оказаться хорош? Ни один знающий себе цену писатель ни в жизнь не подастся
в критики.
– Ты говоришь так лишь потому, что не в духе из-за отзыва,
тебе.
– Чепуха, - рявкнул Себастьян. – Мне нет дела до чьего-то невежественного
мнения.
– Рад слышать, что ты не огорчен.
Эвермор оставил без ответа сию жизнерадостную реплику.
– Зато есть дело другим. Все читают отзывы в «Соушиал Газетт». И
прислушиваются к ним. Эта рецензия может навредить пьесе. – Он склонился
над столом, оперевшись на него кулаками. – Я требую опровержения.
Гарри тоже подался вперед, подражая угрожающей позе графа.
– Нет.
– Тогда какого-то иного мнения.
– Нет.
Рассерженно выдохнув, Себастьян выпрямился.
– Вчера билеты упали в цене на треть.
Гарри пожал плечами.
– А мне что с того? Я лишь публикую твои романы. Пьесы меня не интересуют.
– Мне нужны деньги, черт бы тебя побрал!
Гарри встретил рассерженный взор Себастьяна своим, не менее жестким,
взглядом.
– Если бы ты написал тот роман, что обещал мне еще три года назад, то сейчас
не был бы ограничен в средствах, не правда ли?
Себастьян в ответ свирепо уставился на издателя. На него вдруг снизошло, что в
своих утренних кровожадных размышлениях он, возможно, остановил выбор не
на той жертве.
Должно быть, какие-то чувства отразились у графа на лице, потому как Марлоу
покачал головой, глядя на Себастьяна с притворной грустью.
– Ты слишком сварлив. Не похоже, чтобы жизнь в Швейцарии пошла тебе на
пользу. Что, климат оказался чересчур холодным, после стольких-то лет в
Италии?
– Очевидно, меня слишком долго не было в Англии, - парировал Себастьян. – В
мое отсутствие ты успел превратить «Соушиал Газетт» из бесспорного судьи
лондонского театра в юмористическую газетенку, под стать «Панчу». Эта
рецензия смешна.
– Жаль, нельзя то же самое сказать о вашей пьесе, - тихо проговорил сердитый
женский голос прежде, чем Гарри успел ответить.
Себастьян недоуменно нахмурился, потому как сие нахальное замечание
принадлежало явно не секретарю. Он обернулся к открытой двери, но никого
там не увидел, что ввело его в еще большее замешательство. Но тут дверь
подалась вперед и захлопнулась, явив взгляду до тех пор скрытую за ней
женскую фигурку. Судя по тому, что стояла она возле вешалки с темно-зеленым
плащом в руках, его внезапное вторжение дверью отрезало ей путь из кабинета,
не позволив уйти.
Брови Себастьяна поползли вверх при взгляде на нечаянную охотницу
подслушивать. Та представляла собой несколько несообразное с конторой его
издателя зрелище. На ней были надеты соломенная шляпка, накрахмаленная
белая блуза, застегнутая на пуговки до самого подбородка, немаркая темно-
синяя юбка и вязаные белые перчатки. Повседневная одежда школьниц и
старых дев, но, впервые окинув ее беглым взглядом, Себастьян, обычно со
знанием дела оценивающий слабый пол, не смог решить наверняка, к кому же
из этих классов относится незнакомка.
Она обладала по-девичьи стройной фигуркой, розовыми губками и светящейся
кожей, но, шагнув вперед, чтобы получше ее рассмотреть, Себастьян заметил
едва заметные, но недвусмысленные линии на лбу, явно говорящие о том, что
уроки французского и вышивание окончились для нее по меньшей мере лет
десять назад. Нет, никакая не школьница, а вполне зрелая женщина, и все-таки
было в ней нечто юное - в россыпи веснушек на носу и щеках и личике в форме
сердца, нечто столь безыскусное и открытое, что любой, обладающий хоть
каплей проницательности, сумел бы прочитать ее, словно открытую книгу.
Он заметил, что брови девушки слегка нахмурены и опустил взгляд чуть ниже,
чтобы посмотреть ей в глаза. И тут же затаил дыхание, потому как цвета они
оказались необыкновенного… глубокого, яркого зеленовато-голубого, которому
его писательский ум немедленно попытался подобрать описание. Цвета
оперения голубокрылого чирка, эвкалиптового леса или же причудливо
освещенных вод пруда Моне в Живерни. Они были ослепительны в обрамлении
густой бахромы золотисто-каштановых ресниц.
Ярко-рыжие локоны выбились из-под полей соломенной шляпки, и, несмотря на
выдавшееся у графа адское утро, при виде их он едва не улыбнулся. Должно
быть, она ненавидела цвет своих волос… как и большинство обладателей такого
огненного оттенка… но в голове Себастьяна промелькнула картина того, как
эти волосы смотрелись бы распущенными и спадающими на обнаженные белые
плечи. Невероятно соблазнительный образ.
Взгляд Себастьяна скользнул ниже. Для женщины она была высока, всего на