С отцами вместе
Шрифт:
Бандит прошел в конец балагана и опустился на седло. Федя чуть было не вскрикнул от навалившейся на него тяжести. Дышать стало труднее.
Попивая из большой деревянной чашки чай, бандит расспрашивал казака о житье-бытье в станице. Тот отвечал коротко и сбивчиво. Видно, что он нервничал: племянница могла вот-вот пригнать лошадей к балагану.
У Феди душа ушла в пятки. Кто его знает, этого хозяина. На словах добрый, а может быть, уже перемигнулся с бандитом, вот сейчас выволокут на поляну — и сверкнет над комсомольской головой острая шашка. Задыхаясь под здоровенным «седоком», Федя боялся шевелиться.
Часто выглядывавший из
— Кажись, ваши в путь собираются. Поспешай, служба!
Бандит допил чашку и поднялся с седла. Когда он отъехал, казак сбросил с Феди все пожитки.
— Ну как, комсомолец, не заикаешься с перепугу?
Федя тяжело дышал, вытирая рукавом потное лицо. Хозяин перестал смеяться.
— Дуй в город, скажи своим, что банда Богатырева у нас шляется. Мне она тоже покоя не дает!
Пошли в кусты. Федя вскочил на гнедуху и погнал ее в Сретенск… В коммуне рассказал все по порядку. Но ему не поверили…
— Банда Богатырева ушла за границу! — утверждал Фадеев.
— Да вы что, дьяволы! — выходил из себя Федя. — На мне бандюга полчаса сидел, чуть не задавил совсем, а вы…
Бойцы собрались по тревоге и выехали в падь Удыча.
Глава двадцать седьмая
Неделя сухаря
Осень серебрилась инеем на траве и крышах, размахивала над озерами окрепшими крыльями утят, шуршала сухими листьями на дорогах.
Дальневосточная республика убирала урожай, оберегая его от налетов врага. По утрам крестьянин выезжал в поле не только с косой и серпом, на телегу он клал винтовку или бердану. А в газетах все чаще и чаще появлялись сообщения о большой беде в Советской России: голод в Поволжье.
На станцию прибыла передвижная выставка. В фойе нардома были развешаны фотографии: выжженные солнцем черные пашни, исхудавшие люди, человеческие кости в чугунках и мисках. Посетители рассматривали «хлеб» из лебеды и древесной коры.
Из пораженных засухой губерний везли истощенных детей. Всюду создавались компомголы — комитеты помощи голодающим.
В поселковую ячейку приехал инструктор укома в буденновском шлеме. Он отменил назначенное на вечер занятие естественнонаучного кружка и созвал экстренное комсомольское собрание. На повестке дня стоял один вопрос: «О проведении недели сухаря».
Мать подала на стол вареный картофель, подошла к вешалке, поискала что-то в карманах шинели.
— Митя, где же твоя рыба?
Паровозникам ежедневно выдавали в депо полфунта кеты. Кочегар всегда приносил паек домой, и мать привыкла к этому, но сегодня карманы шинели оказались пустыми.
Митя вышел на кухню из своей комнаты с газетой в руках.
— Мама, кеты пока не будет!
За ужином, запивая картошку чаем, он рассказал о голоде на берегах Волги и о том, что на ячейковом собрании предложил передать в фонд голодающих недельный паек кеты. Все комсомольцы-паровозники поддержали его. «Что это мама не ест, — гадал Митя, счищая тоненькую кожуру с молоденькой картофелины, — неужели мой паек пожалела?» Женщина действительно не прикасалась к еде, часто вздыхала. Не допив чай, она вышла из-за стола, открыла на комоде шкатулку, среди пуговиц нашла два золотых кольца и возвратилась с ними к столу.
— Отнеси их Блохину, а то кусок в глотку не лезет!
Митя все понял. В его отсутствие мать читала газету, а в ней была напечатана заметка о том, что читинские комсомольцы
На другой день началась неделя сухаря. В семье Кравченко она вызвала новые заботы и хлопоты. Утром Костя, теребя вихор, ходил по комнате и зубрил роль студента-подпольщика. Ячейка через три дня будет ставить платный спектакль в пользу голодающих, времени на подготовку очень мало, а студент в пьесе — главное действующее лицо. Костя стал на табурет, представил себя на перевернутой бочке среди заводского двора, обратился с речью к воображаемой толпе рабочих.
— Пусть трепещут тираны. Революция грядет! Мы несем красный стяг свободы!..
От большого монолога даже в горле пересохло. Костя захотел пить. На кухне мать вынимала из печки железные листы с темно-коричневыми, местами подгоревшими кусками ржаного хлеба. Наверное, Косте придется нести сухари в комитет помгола, все равно скоро надо идти в нардом на репетицию. Большая семья кондуктора Кравченко получала норму муки по заборной книжке в магазине транспортного потребительского общества, хлеба редко хватало от получки до получки. Вчера мать испекла несколько ковриг и одну оставила на сухари. Костя вспомнил об этом и подумал: «Сами ремешки потуже затянем, а Поволжью кусок дадим».
Вернулся из поездки отец. Чем-то взволнованный, он отодвинул поданный ему чай, обратился к жене.
— Слыхала, из Совроссии детишек привезли. Бледные, худые — в чем душа держится.
На глазах матери Костя заметил слезы и поспешил успокоить ее:
— Их, мама, по домам разбирают.
Тимофей Ефимович добавил:
— Будут держать самое малое до нового хлеба. И правильно делают. Я так соображаю: где пятеро, там и шестой прокормится.
Мать вытерла слезы краем фартука.
— Бери одного, Тима, не задавит!
Костя позвал со двора четверых своих братишек и сестренок. Им сказали о желании принять в семью одного едока из России. Ребятишки обрадовались, запрыгали.
— Возьмем голодненького!
— Вам хлеба меньше достанется! — сказал Тимофей Ефимович.
Самый младший достал из кармана хлебную корку и положил ее на стол.
— А мы куски не будем таскать, и всем хватит!
К обеду Тимофей Ефимович привел со станции стриженого, круглоголового, белесого татарского мальчика 11–12 лет. Новичок держась за руку Кравченко, глядел на всех потухшими серыми глазами. Он плохо говорил по-русски, но его хорошо понимали.
— Как тебя зовут? — спросил Костя.
— Дуфар! — едва слышно ответил сразу ставший своим гость из неведомой забайкальским ребятишкам Уфимской губернии. «Дуфар Кравченко», — произнес про себя Костя.
Скоро Дуфар на равных правах сидел за столом. Дети отламывали ему хлеб от своих кусков, наперебой предлагали мятую картошку. После обеда водили Дуфара в огород, совали ему в руки стручки гороха и морковь. Скоро во двор Кравченко привалили ребятишки чуть не со всей улицы. Должно быть, в сыщики-разбойники играют дети всего земного шара. Дуфар впервые за несколько часов улыбнулся и побежал за поленницу прятаться. Потом мальчишки и девчонки стали просить Дуфара что-нибудь спеть. Он оглядел своих новых друзей и вдруг запрыгал, напевая: