С Петром в пути
Шрифт:
Вильгельма призывала Англия, и он собирался в ближайшие дни отплыть в Альбион. Он звал туда Петра и обещал оказать ему самый радушный приём.
— Я намерен учиться у тамошних строителей корабельной архитектуре, — ответил Пётр на вопрос штатгальтера о цели, влекущей его туда.
— Слышал от господина Витсена, что вы уже изрядно попрактиковались в Саардаме и Амстердаме. Не довольно ли? — с улыбкой произнёс он. — Люди вашего положения — короли — не строят корабли, они направляют их ход в нужную сторону.
— Это кто как, — односложно ответил Пётр.
Штатгальтер любезно согласился. Заговорили о союзе против врагов христианства — турок. Вильгем отвечал уклончиво:
— Это должны решить Генеральные штаты. Моя воля вторична, — объяснил он. — Я могу лишь одобрить или не одобрить их решение. Кроме того, недавно завершилась война с Францией, и мы не желали бы осложнять наши отношения вновь. Людовик XIV слишком задирист, он много мнит о себе. — Последнее было сказано с раздражением.
В общем, Вильгельм был настроен благожелательно и, похоже, проникся к русскому царю симпатией. По возрасту он годился Петру в отцы и очень напоминал Фёдора Головина, тем паче что они были одногодки.
Витсен на правах благожелательного поводыря предложил осмотреть достопримечательности Утрехта: его форты, его соборы и молодой университет. Но Пётр почёл это излишним, в Амстердаме всё это основательней и богаче. А потом предстояло торжественное шествие Великого посольства в Гаагу — местоположение Генеральных штатов. Союз против турок представлялся одной из самых важных целей посольства.
Долго чинились по поводу церемониала въезда, но наконец достигли согласия. Фёдор Алексеевич Головин держал долгую и проникновенную речь перед депутатами. Он говорил, что турки есть первейшие враги европейских народов и что они с давних времён мыслят поработить их. Угроза нависла над югом, и Россия полна решимости отвратить её.
— Наше воинство под водительством великого государя и царя Петра Алексеевича одержало первые победы на Азовском море, но только соединённые усилия христианских государств могут одолеть вековечного врага Христова имени.
Начались долгие переговоры. Хозяева были неуступчивы. Они говорили то же, что Пётр и Лефорт услышали из уст штатгальтера: турецкий султан — союзник Франции, с которой немыслим новый конфликт. Головин нажимал, выдвигая всё новые и новые доводы. При нём безотлучно находился Пётр Шафиров, которому было поручено входить в сношения с послами других европейских государств.
Союз не складывался. Всё дипломатическое искусство Головина, его красноречие и доводы — всё разбивалось о каменную непреклонность Штатов. Выговаривали пространно за такую несклонность и неблагодарство, но расстались в общем-то дружественно. Всё ж таки кой-чего удалось выговорить: и денег, и припаса разного корабельного.
Головин обо всём извещал Петра.
— Ну что ж, коли скала каменная, вам её не сдвинуть. Оставим намерение сие. Есть иные важности.
Иной важностью был наем умельцев в разного рода делах, более всего в морском деле. Разумеется,
Контракты следовали за контактами, контакты за контрактами. Пётр доносил князю-кесарю королю Прешбургскому Фридрихусу:
«При сём доношу, что к службе вашей государской куплено здесь 15 000 ружья (а какого сколько, о том буду впредь писать, только зело дёшево); на 10 000 подряжено».
— Недобрые вести, государь, от князя Фёдора Юрьича, — говорил Головин. — Тому есть подтверждение из Посольского приказа, писанное Николою Спафарием да Павлом Шафировым.
— Это какой Павел? Батюшка нашего Петра?
— Он, он! Отдельно к сыну Петруше отписал. Мол, беспокойно на Москве, стрельцы бунтуют, грозят извести не токмо иноземцев, но и бояр.
— Я вот возворочусь и вырву с корнем сих бунташей. Давно зуб точу на стрельцов. Воинство это худое, нравное. Им бы токмо народ мутить да по кабакам бражничать. Однако князь-кесарь их управит. Он свирепство своё уже показал. Иной раз и мне невтерпёж, укорот ему делаю.
— Так-то оно так, однако ж поберечься не мешало бы.
— А как отсель поберечься, коли дела далеко не сделаны? Князь спуску не даст, на то и поставлен. А уж когда в наши пределы отъедем, тогда узду на стрельцов накину. Вовсе распущу стрелецкое войско. Время его минуло. А ныне об аглицкой стороне забота моя. Волонтёры со мною за море пойдут, а вы тут со Штатами толкуйте. Глядишь, в чём-то поддадутся.
— Капитан Корнелий Крюйс знатно нам помог в наймовании людей в службу. Поощрить его следовало бы. Да он и сам зело именит меж корабельщиков.
— Чин ему дадим, коли так. Нам таковые люди весьма полезны и для морского дела, и для научения.
Пётр стремился в Англию за научением. Геррит Поль преподал ему высококлассное плотницкое дело. Но кораблестроение есть наука вычислительная, надобно так рассчитать размеры всех частей судна, чтоб оно сидело в воде, как лебедь, и легко и свободно рассекало морскую гладь. Там, за морем, строят корабли по чертежам. И ему такого желалось.
И всё-таки лёгкий червь беспокойства точил его. От одного упоминания о стрельцах перехватывало дух и сжимались кулаки. Они уж очень были ему ненавистны. Петру представлялись их пьяные рожи и руки в крови их жертв. Что там, в столице? Что на её окраинах? Воевода Михаила Григорьевич Ромодановский, стерёгший границу с Польшей, под началом коего были стрелецкие полки, не отличался решимостью. Он, Пётр, предпочёл бы на его месте кого-нибудь покруче. Кого? Ну, скажем, Патрика-Петра Ивановича Гордона. Этот не поглядит на шапки горлатные, на собольи выпушки — разразит из пушек.