С прибоем на берег
Шрифт:
Шпилька Старкова, чего греха таить, попала в цель. Юрий любил иногда лихо подкатить к школьному подъезду на отцовой персональной машине. Шофера ее, немолодого уже человека, он Называл запросто Колей. И все-таки почему Старков сказал «на машине отчима»?
Юрию льстило то, что отец держался с ним на равных. Советовался о семейных денежных делах, никогда не проверял домашних заданий, только регулярно расписывался в его дневнике. Но, увидев четверку, спрашивал как бы невзначай:
– А кто-нибудь в вашем классе получил отлично?
– Ага, две девчонки…
– Они что, способнее тебя?
И Юрий отворачивался, чтобы скрыть зардевшееся от уязвленного самолюбия лицо.
Поддержал его отец и в одном серьезном конфликте, возникшем у Юрия с одноклассниками. Узнал тогда Юрий, что проживал в их городке друг Александра Сергеевича Пушкина ссыльный поэт-декабрист Александр Одоевский. Любой школьник знает наизусть мятежные строки его ответа на послание в Сибирь знаменитого тезки:
Но будь спокоен, бард, цепями, Своей судьбой гордимся мы. И за затворами тюрьмы В душе смеемся над царями.Одоевский провел в Ишиме чуть больше года, и об этом периоде его жизни мало что известно. Юрия бросило в жар от мысли, что, может, именно ему суждено расшифровать белое пятно в биографии декабриста.
Юрий потерял покой. В школе сторонился друзей. А вечерами, бродя по истертым булыжникам старинной мостовой, думал о том, что по этим же самым камням ступала нога худощавого, светловолосого человека с умными, но погасшими от лишений глазами.
Втайне ото всех он послал запрос в Тобольский краеведческий музей, располагающий наиболее полными сведениями о ссыльных революционерах. Полученный им ответ содержал всего несколько строк: «Поэт А. Одоевский проживал в доме мещанина Селезнева на улице Благовещенской, ему был отведен земельный надел возле села Жиликовского, который он не успел разработать, потому что был отправлен на Кавказ под пули горцев…»
Справочного бюро в городе не существовало, и Юрию пришлось популярно объяснять начальнику паспортного стола причины своего любопытства. Но все три семьи Селезневых, проживающих в городе, наотрез отказались от родства с каким-то стародавним мещанином. Из осторожности про декабриста Одоевского Юрий в разговоре с ними умалчивал.
Оставалась последняя ниточка - село Жиликовское, или попросту - Жиляки, ставшие уже близким пригородом Ишима. Юрию удалось отыскать там столетнего старца, сохранившего слух и внятную речь. На радостях Юрий не сообразил того, что Одоевский умер по крайней мере за четверть века до рождения жиликовского старожила.
– Чегой-то ты, паря, толкуешь? Какой такой ссыльный барин?
– удивленно глянул дед на гостя белесыми, без ресниц глазами.
Юрий стал терпеливо растолковывать ему, кто такие были декабристы, за что так жестоко расправился с ними царь Николай Первый.
– Я-то, паря, при Ляксандре Втором хрещен, - вздохнул старик, - но и при нем ссыльно-поселенцев пригоняли сюда немало. Только больше не из бар, а из стюдентов… И после, при Третьем Ляксандре, и при последнем Миколае они не переводились. Я-тко уже подрослым мальцом был, когда ветрел одного такого государева преступника. Григорием Санычем его звали, а вот фамиль евоную запамятовал. Вить сколько лет с той поры ушло! Ох-хо-хо… Был он, знакомец мой, молодой и безбожник, а бородищу носил прямо тебе архиерейскую. На рыбалке мы с ним сошлися. Я ему все добычливые омута показал на Ишиме, уж больно охоч был он на зорьке с удочкой посидеть Песни играть любил, все боле грустные… Знамо, не с чего было ему веселиться. Одну евоную я и после слыхивал от этапных колодников…
Замученный злою неволе-ею,-дребезжащим тенорком вдруг затянул старик, -
Ты сме-ертоньку лю-у-ту принял, В борьбе эа свяпппен-ное дело-о Головушку честно поклал…Говаривали, что Григорий Саныч энту песню самолично сложил, - продолжал рассказывать дед.
– После, когда прощение ему вышло, он на память мне бергет свой подарил. Часы такие луковицей, серебряные, с музыкой. Отколупнешь ногтем крышку, а оттедова молоточки вызванивают: тинь-тон-тон. Подарок евоный я почти-штось сорок лет берег. А в девятнадцатом годе выказал облыжно, и колчаки его у меня фисковали…
Расстроенный крахом честолюбивых своих надежд, Юрий мимо ушей пропустил рассказ говорливого деда. Кому интересен какой-то бородатый ссыльный, любитель песен и рыбной ловли.
Месяца два спустя Юрий случайно проговорился о встрече со столетним дедом старосте исторического кружка Лене Огневу.
– Подожди, подожди!
– нетерпеливо перебил его тот.
– Какую песню старик пел? «Замучен тяжелой неволей»? Да известно ли тебе, горе-следопыт, что это любимая песня Владимира Ильича Ленина? А написал ее поэт и революционер Григорий Мачтет! Неужто и он в нашем городе бывал? Эх ты, тюря, едва не прошляпил такой замечательный исторический эпизод! А ну, веди нас к своему дедусе!
Нас - означало всех остальных членов кружка. В Жиляки отправилась его полномочная делегация, но, увы, возвратилась ни с чем. Старик уже лежал под березовым крестом на сельском погосте, приказав долго жить незадачливым следопытам.
Вот тогда-то на открытом комсомольском собрании услышал Юрий немало обидных слов в свой адрес. Товарищи, не стесняясь, называли его индивидуалистом и честолюбцем.
– Будь готов, Юра, к любым превратностям судьбы,- выслушав его, сказал отец.
– И вот тебе мой совет: никогда не стремись выделиться, но и подмять себя никому не давай…
Неужто он не отец ему, а отчим?
С трудом высидел Юрий до звонка на перемену. Догнал в коридоре попытавшегося улизнуть Старкова. Взял за плечо, повернул лицом к себе:
– А ну договаривай!
– Ничего я не знаю. Чест-слово, Юра! Брякнул сгоряча.
– Не ври. Сказал «а», имей мужество сказать и «б».
– Ну правда же…
– Если ты жалеешь меня, то я не красна девица.
– Чест-слово я не знал, что ты не знаешь!
– Знаю - не знаю, какая разница. Хочу услышать от тебя.
– Да нет же…
– Вот тебе мое последнее слово, Сергей: или ты расскажешь, или ты мне больше не товарищ. Решай!
– Зачем же так! Я не хотел…
– Решай, я тебе говорю!
– Хорошо… Ну понимаешь, одна тетка к нам приезжала. Родственница какая-то. Так вот она когда-то с твоей матерью в одной больнице работала. Давно еще… Она сказала, что отец твой не этот… ну, Валериан Дмитриевич, а шофер был. Он в день твоего рождения вместе с машиной под лед провалился. И еще тетка говорила, что матери твоей повезло. Отчима твоего, ну… Валериана