С прибоем на берег
Шрифт:
– Вы, наверное, давно знаете друг друга?
– Судьба нас свела, пожалуй, еще до вашего рождения. Мы были кремлевскими курсантами. Выпуска тысяча девятьсот тридцать третьего года. Для вас это история, но для нас это вроде вчерашний день.
– Вы дружили все эти годы?
– В нашей жизни случалось всякое, - уклончиво ответил Семен Андреевич, поднимаясь с моей кровати.- Ну что ж, поправляйся, моряк!
– внезапно перешел он на «ты».
– Я пойду в палату. Сегодня на обходе мне вынесут приговор. Боюсь, как бы он не был слишком суровым…
Нам не суждено было больше увидеться. Врачи действительно «приговорили» его к операции очень сложной и рискованной. Лучшие хирурги несколько часов боролись с тяжелым недугом, но болезнь оказалась сильнее. Через неделю сердце полковника Белозерова остановилось.
Это случилось в день моей выписки. Меня не провожали обычными шутливыми напутствиями. Хмурились веселые, улыбчивые сестры, тихо-тихо, почти на цыпочках, сновали по коридорам няни, а в глазах больных застыл недоуменный вопрос.
Уже переодетый во флотскую форму, я стоял возле дверей госпитальной канцелярии, когда двери эти отворились резким толчком и вышел Томский, облаченный в генеральский мундир.
– Здравия желаю, товарищ генерал!
– вскинул я руку под козырек фуражки.
– Здравствуйте, - ответил он сухо. Потом, узнав меня, спросил: - Вы уже слышали?.. Эх, Семен, Семен!
– гортанно произнес он, с хрустом сжимая в кулаках пальцы.
Я глядел на него, широко открыв глаза. Горе старого солдата тронуло меня больше, чем сознание безвозвратной потери человеческой жизни.
– Вам куда?
– тут же овладев собой, спросил Томский. Я ответил.
– Идемте, я отвезу вас, - предложил он.
– Спасибо, товарищ генерал. Я только получу выписные документы.
– Хорошо, жду вас в машине.
Ехать было далеко. Черная «Волга» стремительно летела по асфальтированному шоссе, и только тормоза постанывали на крутых поворотах. Генерал Томский говорил, изредка оборачиваясь ко мне с переднего сиденья:
– Семен мог пойти дальше нас всех. Была в нем природная командирская жилка. Начинал он действительно блестяще. В тридцать седьмом, на зависть нам, добился отправки в Испанию. Вернулся с орденом Красного Знамени на груди. И в Отечественную воевал отчаянно. Дважды горел в танке. Чудом остался в живых.
Генерал говорил отрывисто, с большими паузами между фразами, резко выделяя согласные звуки. Так говорят люди, не привыкшие к тому, чтобы им возражали и перебивали их мысли.- Конец войны застал нас обоих в Прибалтике. Шли жестокие бои, немцы сопротивлялись отчаянно и умело. Почти каждый километр добывался кровью. На одном из участков фронта в пробитую брешь вошла наша танковая группа. Стремительно вклинилась в немецкую оборону, далеко оторвавшись от наступающих войск. А немцы, подтянув резервы, контратаковали. Наши танки оказались отрезанными. Группа пошла в бой прямо с марша. Горючее кончалось, машины встали. Положение их было критическим. Только растерянность немцев давала еще время на размышление, Остался один выход: технику взрывать, экипажам пробиваться к своим.
Я тогда был замначштаба дивизии. Той самой, к которой принадлежала отрезанная группа. И мы бессильны были чем-нибудь ей помочь.
И вот тогда в мою землянку ворвался комбат Белозеров. По старой дружбе он входил ко мне без доклада.
– Их надо выручать!
– потребовал он.
– Чего же мы ждем, подполковник Томский?
– Успокойся, Семен, - сказал я ему.
– Сейчас они получат приказ. Жаль танки, но люди дороже машин.
– Рвать танки? Те самые, которые только пришли с Урала? Новые танки?
– Война есть война.
– Их надо выручать!
– крикнул он.
– Понимаешь, выручать! Доложи командиру дивизии, пусть пошлет меня!
План его не выдерживал никакой критики. Он предлагал пересечь фронт в таком месте, которое и на наших, и на немецких картах числилось танконедоступным. Лесистые холмы, извилистые овраги. Это понадежнее противотанковых рвов и минных полей. Крутизна склонов холмов и глубина оврагов были намного больше предельных величин. Я указал на это Семену.
– Мои машины пройдут!
– упрямо твердил он.
Я до сих пор удивляюсь, как он сумел уговорить нашего комдива. Ведь каждый овраг мог стать могилой для танка. Да еще дополнительные баки на броне. Любая зажигательная пуля - и машина вспыхнет, как смоляной факел.
Семен вывел группу из окружения и с того дня быстро пошел в гору. Войну закончил полковником. Позже получил часть в одном из гарнизонов. А меня назначили к нему начальником штаба. Перед полковником Белозеровым открылись широкие горизонты. Академия Генштаба, а там, глядишь, рукой подать и до округа. Но Семен не торопился на учебу.
– Слушай, Семен, - сказал я ему однажды, - чего ты хочешь, никак я не пойму? Тебе дают зеленую улицу, а ты упрямо топчешься на месте.
– Эх, Петрович, Петрович! Третий десяток лет мы знакомы, а до сих пор не понял ты моего характера,- ответил он.
– Да, просто привык я к своим танкам, к своим солдатам. Боюсь, что заскучаю я без них и в академии, и в штабном кабинете…
– Вот такие дела, моряк, - закончил Томский после паузы, - не стало у меня хорошего друга…
Генерал замолчал. Весь остаток пути он сидел неподвижно, нахохлившись, так что я видел только его стриженый затылок. Стук захлопнувшейся за мной дверцы кабины не вывел его из оцепенения.