С прибоем на берег

Плотников Александр Николаевич

Помощник присел возле стола, аккуратно сложил в стопу журналы, затем рывком отодвинул их в сторону.

– Вызываете на откровенность, товарищ командир?- поднял голову он.
– Пожалуйста! Думаю, что мы не сойдемся характерами. Вы печетесь о своем авторитете, а мой, по-вашему, ничего не значит? Конечно, опыта у вас достаточно - уже три месяца тральщиком командуете. А кто сколачивал корабельный экипаж, кто каждый день вставал спозаранку и ложился за полночь?

Потанин нервно постукивал по столу согнутыми пальцами.

– Вы правы в одном, -

произнес он после затянувшейся паузы,- на тральщиках я раньше не служил. У вас опыта гораздо больше… Может, мне следует почаще с вами советоваться. Только я давно уже могу раскусить любую показуху. И я не потерплю ее на корабле.

– С чехлами была не показуха. Людей пожалел, чтобы лишний раз не стирали.

– Людей не жалеть, людей учить надо.

– У нас с вами, товарищ командир, видимо, разные взгляды на подобные, вещи, - усмехнулся помощник.

– А этого не должно быть.

Райкунов передернул плечами.

– Вы думаете, товарищ помощник, что я лезу из кожи вон, чтобы побыстрее реабилитироваться? Ничего подобного! Я привык на любом месте честно исполнять свой долг. Пока я командую кораблем, буду требовать этого от каждого подчиненного, в том числе и от вас… - Потанин снова помолчал и закончил, глядя Райкунову прямо в глаза amp;apos;: - Я надеюсь, что сегодняшний разговор будет последним. Иначе… кому-то из нас двоих действительно придется расстаться с тральщиком.

– Ясно, - помедлив, ответил помощник.
– Разрешите идти?

В июне нежаркое северное солнце почти не сходило с небосклона. Даже когда его со всех сторон обкладывали косматые дождевые тучи, то и тогда не получалось иллюзии темноты. Но долгий день вполне устраивал Потанина: тральщик сдавал курсовые задачи, и, чем ближе подходил корабль к первой линии, тем больше становилось дел.

Виктор Николаевич теперь совсем переселился в корабельную каюту. Настя писала ему часто и в каждом письме спрашивала, скоро ли ей и сыну собираться в дорогу. Потанин просил обождать еще немного: он решил вызвать семью после похода, который, хотелось верить, поможет ему утвердиться в новом качестве.

Инструктировать уходящих в поход приехал начальник штаба базы. Коренной помор и бывалый моряк, он хаживал в войну с караванами до Медвежьего и дальше, отмеривая студеные мили Заполярья. Потанин слушал его с интересом. Того, что говорил адмирал, не прочтешь в лоциях. Увлекшись, он не сразу понял, почему вдруг назвали его фамилию.

Это командир части предлагал назначить старшим группы кораблей его, капитана третьего ранга Потанина. Отрешенно, словно речь шла о ком-то другом, слушал Виктор Николаевич доклад о самом себе. Будто издалека долетали до него слова: «У Потанина большой опыт плавания… Допущен к управлению пятью различными проектами кораблей… У него самый подготовленный помощник…»

– Добро, - подытожил инструктаж адмирал.
– Старшим командиром назначается Потанин.

Назавтра корабли вышли в море. Потанин вел группу из трех тральщиков. И

хотя головной не нес никакого брейд-вымпела, на него, как на флагманский корабль, шли донесения и доклады. Снова Виктор Николаевич был в своей стихии. Он почти не покидал мостика, спал пять-шесть часов в сутки, примостившись на кургузом диванчике в штурманской рубке. Сюда, в рубку, ему и принесли штормовое предупреждение: ожидался восточный ветер силой более десяти баллов.

До самого ближнего укрытия было восемьдесят миль пути, а с учетом дрейфа и того больше. Приходилось встречать шторм в открытом море.

Ветер налетел стремительно. Первые его порывы растрепали белые чалмы волн, швырнули на мостик тральщика ноздреватые клочья пены. Прямо на глазах вспухала белесая поверхность моря.

– Задраить наружные двери! Команде на палубу не выходить!
– распорядился Потанин. По его сигналу весь отряд сбавил ход.

Скоро буро-зеленые валы стали окатывать тральщики по самые дымовые трубы. Потанин тревожно поглядывал на палубу, где пенные водовороты клокотали вокруг тральных буев и тележек с учебными минами: не сорвало бы чего-нибудь. Но крепления держали надежно, и Виктор Николаевич помянул про себя добрым словом помощника.

Даже на мостике чувствовалось, как сотрясается стальное тело тральщика. Машины работали на средний ход, а корабль едва выгребал против волны и ветра. Темные силуэты задних кораблей то поднимались высоко, то маячили далеко внизу. Но весь маленький отряд упорно держался на заданном курсе.

Разноголосая симфония шторма не испортила хорошего настроения Потанина. Она лишь раззадорила командира. Его уверенность передалась всему расчету главного командного поста.

– Радиограмма с концевого!
– доложили из радиорубки.
– Заклинило линии валов, потерял ход, крен достигает пятидесяти градусов.

– Право на борт! Обе машины - самый полный!
– скомандовал Потанин.

– Почему изменили курс?
– услышал он рядом недоуменный вопрос помощника, по боевой тревоге пришедшего на мостик.

– Концевой без хода. Будем брать на буксир. Готовьте швартовую команду.

Райкунов прильнул к рубочному стеклу.

– Восемь баллов… - прошептал он.

Потом, стоя уже на корме, возле тральной лебедки, помощник тревожно поглядывал то на мостик, то на огромные волны, которые несли им навстречу беспомощно пляшущий тральщик. Расстояние между кораблями сокращалось с каждой секундой, а Потанин не спешил отворачивать.

«Выйдет боком нам его лихость!» - сердито подумал помощник, но в этот момент Потанин застопорил ход корабля и, чуть подвернув, оказался рядом с аварийным тральщиком.

– Готовы принять буксир?
– спросил в электромегафон Потанин.

– Попробуем!
– откликнулись с концевого. Там тоже понимали, что допусти они промах -и упущенный трос может попасть под винты.

За проводник привязали буксир. Едва его приняли на концевом и он натянулся, как голос Потанина перекрыл шум волн: