С прибоем на берег
Шрифт:
– Человеку необходим активный отдых!
– говорил он.
– Будь моя власть, я бы всех своих инженеров раз в году переводил в разнорабочие!
Только этой весной огородом занимались Юрин с матерью вдвоем. Отца пригласили в область на какое-то совещание. Воскресенье выдалось по-летнему теплым. Мать была в хорошем настроении, работая, напевала вполголоса. Повязанная ситцевым платком, она выглядела моложе, чем в модной шляпке, которую носила обычно.
– К труду у меня сызмальства привычка, - рассказывала она сыну.
– Когда отец наш, а твой дед, на фронте погиб, нас у матери пятеро осталось. Все девки, и мала малой меньше. Старшая сестра на завод работать пошла, а мне все хлопоты по дому достались. Накормить младших, обстирать и обшить. Вернусь из школы, сумку на гвоздь и примусь за дела…
– Извини, мама, что перебиваю… - сказал Юрий.
– Я давно уже жду, когда ты заговоришь со мной о нем…
– О ком?
– сразу как-то насторожилась мать.
– Сама знаешь…
– Ох, нелегко мне затевать такой разговор, сынок. Боюсь, что не поймешь ты меня.
– А ты не бойся, мама. Мне семнадцатый год, паспорт имею.
– Мне двадцать было тогда, и то не сумела как следует разобраться…
– Но я должен -знать. Понимаешь, должен! Мне жить без этого трудно, мама!
– Ох, этот ваш теперешний эгоизм: я, меня, мое! А когда мы росли, мы знали только одно слово - наше. Живется вам слишком легко за нашими плечами… Ну хорошо, Юра, я попытаюсь рассказать тебе о нем и о себе.
– От сына не ускользнула тень, промелькнувшая на ее лице.
– В общем, когда в пятидесятом году закончила я школу медсестер, то получила распределение на работу в районную больницу…
Юрий слушал знакомый до полутонов голос и пытался представить мать такой, какой была она восемнадцать лет назад. Она и теперь была очень привлекательна. Поглядев вслед на ее стройную фигуру, высокую прическу, не скажешь, что ей уже под сорок. Одевалась мать просто, но продуманно до мелочей. А рядом с полнеющим и лысоватым мужем выглядела еще моложе.
– Стала я дежурить на посту хирургического отделения. Палаты мне попали веселые - сплошная травматология. Большинство пациентов молодые мужчины: кому руку в станке защемило, кого строительные леса подвели, а некоторым и просто бока намяли по пьяному делу. Все они в принципе были здоровыми людьми, спали, ели и наперебой навязывали дежурным сестрам свои ухаживания. Надоедало нам их от поста прогонять. Только вечерами, когда не было врачей, позволяли себе поболтать с кем-либо из них часок-другой…
Юрий видел фотографию матери тех времен. Тоненькая, как рябинка, девчушка в белом ситцевом халатике с косой, переброшенной на грудь. Портили снимок лишь скованная поза и напряженный взгляд: заставил, видимо, горе-фотограф долго смотреть в объектив.
– Я самой молоденькой была из сестер, потому и свиту самую большую имела. За первые полгода работы получила я кучу замечаний от строгого начальства, а еще больше признаний в пламенной любви от больных. Всерьез я, конечно, ничего не принимала, просто веселая болтовня больничных ухажеров скрашивала дежурство. А потом в одной из палат появился он…
Она неловко замялась, и Юрий почувствовал, что ей не хочется произносить «твой отец».
– Он не был говоруном, как другие, больше даже на молчуна походил, но обладал каким-то непонятным свойством влиять на людей. Приходил на пост, заставал там очередного краснобая, бросал ему коротко: «Слушай, друг, тебя в палате заждались», и тот покорно отправлялся восвояси. А он садился на освобожденное место и начинал смотреть на меня таким взглядом, от которого шприцы из рук моих валились. В несколько дней он всех других отвадил и остался возле меня один…
– Какой он был из себя, мама?
– перебил ее Юрий.
– Самый обыкновенный. Ни буйных кудрей, ни румянца во всю щеку, ни распрекрасных глаз. Просто высокий и осанистый…
– Я на него похож?
– Может, забыла я его, но мне кажется - ничего ты не взял от него, кровь моя взяла верх…
Она снова замолчала, а Юрий старался представить высокого молчаливого человека, который сидит возле медицинского столика, положив на его край большие руки. Такие, как у отцовского, вернее, у отчимовского шофера Николая.
– А почему он в больницу попал?
– После дорожной аварии. Видно, под хмельком ехал. Мне и позже говорили, что все шофера останавливаются возле придорожных чайных. Автоинспекторов в ту пору не густо было, да и на многое они тогда сквозь пальцы смотрели. За баранками сидели отчаянные ребята - фронтовики. Рука у него была сломана, гипс мы ему наложили…
Вышло, что ошибочную картину нарисовал мысленно Юрий. Не мог тот человек скрестить обеих рук на краешке стола. Зато теперь видел его Юрий в кабине бешено несущегося по большаку грузовика, слышал пугливый скрежет тормозов на крутых поворотах.
– Я и сама не заметила, как подпала под его влияние. Соглашалась с ним во всем, не посмела отказать, когда предложил он выйти за него замуж. Попросила только несколько денечков, чтобы подумать. Но он и этого мне не дал. Уговорил в два счета маму, безо всякого заявления организовал регистрацию брака, в тот же день подогнал к нашему дому машину и погрузил в кузов немудрящее мое приданое…
Может, сама того не желая, мать, внушала сыну симпатию к человеку, которого называла местоимением Он. Юрий всегда уважал волевых, решительных людей, настойчиво стремившихся к поставленной цели. В глубине души он и себя считал таким, а к рефлектирующим по каждому пустяку нытикам относился с долей скрытого превосходства.
– Вот так стала я мужней женой, хозяйкой в маленькой комнатушке, которую выделила нам автоколонна. А через неделю после свадьбы он не пришел с работы домой. Запиской через рассыльную Сообщил, что поехал в какой-то срочный рейс. Обидел меня кровно, я до сих пор не знаю, ездил ли он куда-нибудь или просто загулял с дружками. Во всяком случае, сомнительно, чтобы в таком большом коллективе не нашлось кого вместо него в рейс послать. Чем дольше я с ним жила, тем больше он меня удивлял. Вскоре выяснилось, что он не приносит мне всей зарплаты. Правда, себе он не оставлял, на выпивку ему хватало левых заработков,- оказывается, посылал деньги своей сестре в деревню. А та жила одна-одинешенька, работала в колхозе, дом собственный имела, приусадебное хозяйство. Она больше нуждалась или мы, у которых и табуретки собственной не было? Когда я пыталась ему выговаривать, он лишь отделывался глупой фразой о том, что не в деньгах счастье…
Мать знала цену вещам и деньгам. «Мы не настолько богаты, чтобы покупать дешевые вещи», - любила повторять она. Квартира Вельяминовых была обставлена громоздкой импортной мебелью, в гостиной было даже пианино, хотя никто в семье не играл. На полках серванта радужно переливались наборы дорогого хрусталя. Юрию подчас было неловко приводить домой товарищей, таких, к примеру, как Сережка Старков, который носил лицо-ванный и заштопанный на локтях пиджак. Когда отчим пытался возразить против очередной дорогой покупки» мать находила столько доводов в пользу нового приобретения, что он шутливо поднимал вверх руки. Авторитетный и, по мнению некоторых, даже своевольный директор завода дома становился мягким и уступчивым человеком.