С тенью на мосту

Рос Наталия

Из дома повеяло затхлостью и сыростью. Этот запах напомнил мне болото, на которое я случайно набрел, когда искал пропавшую овцу, куда-то подевавшуюся при переходе через каменистый ручей. В поисках я забрел слишком далеко, едва ли не до самой запретной местности. Болото окружали со всех сторон такие высокие ели, что дневной свет лишь чуть рассеивался вверху, не доходя до темно-зеленой, бугристой тины, из которой торчали обломки сухих веток и коряг. Возле кромки зеленой воды я увидел какое-то разлагающееся животное, напоминавшее то ли мелкого волка, то ли собаку, а поверху воды, будто рассыпанные чьей-то рукой, плавали перья птиц. Это болото словно все

состояло из мертвецов. Оно источало тошнотворный, сладкий запах, вызывающий головокружение. И теперь, когда мы входили в мой дом, такой же омерзительный запах сочился изнутри. Уже намного позже я понял, что это был за запах. Его ни с чем нельзя спутать. Это был запах умирающего дома.

Возле входа отчего-то я обратил внимание на грязный полосатый коврик, валявшийся скомканным в углу. Мать всегда с каким-то необычайным трепетом относилась к нему, следила, чтобы он был чисто выметен и аккуратно постелен, так как она сама, будучи незамужней девушкой, сшила его.

Первой, слева, располагалась комната брата. Дверь была открыта, и нам виден был невообразимый беспорядок, творившийся внутри: книги, ранее аккуратно стоявшие на полках, были все сметены на пол, кровать представляла собой неуклюжего монстра состоящего из перемешанной одежды, одеял, подушек и бог весть какого тряпья. Возле прохода я увидел то самое ведро, наполненное водой. В кухне также царил хаос: грязная посуда с островками заплесневелой пищи загромождала весь стол; кастрюли, чугунки и деревянные ложки хаотично валялись на полу вперемешку с какими-то тряпками, полотенцами и грязной одеждой. На подоконниках и на полу вокруг них были разбросаны глиняные черепки вперемешку с землей. Желтые ситцевые занавески на окнах безвольно свисали по бокам, словно их хотели сдернуть с петель.

— Они были в ярости, в очень сильной ярости, когда крушили все здесь, — прошептала Варида, прикасаясь к стенам.

Шаг за шагом мы осмотрели весь дом. Моих родителей нигде не было. И оставалось только два места, где они могли быть — мой чердак и подвал. Мы решили, что я полезу осматривать чердак, а Ладо самое худшее — подвал. Держа в руках лампу, я сглотнул комок страха, застрявший в горле: еще очень памятен был тот жуткий вечер, когда я, вернувшись домой, увидел там Богдана. Но сейчас забираться на чердак было еще страшнее, потому что теперь я знал, чего можно ожидать. Поднявшись по лестнице, я выдохнул и резко протолкнул лампу вперед, и, стараясь несильно высовывать голову, всмотрелся в часть освещенного чердака. Сквозь заколоченное окно, прорывался тонкий лучик света, попадая как раз на мою кровать. Никого не было. Но дальний угол оставался в темноте. Нужно было подняться на чердак и еще дальше протолкнуть лампу. Пригибаясь, я молниеносно оказался в своей бывшей комнате, и лампа осветила угол — никого.

— Значит, остается только подвал, — печально вздохнул Ладо. — Ну, что ж, надо лезть. Вы думаете, они могут быть там? Не знаю, не знаю. Чего бы им там делать? Там сыро и холодно, и водятся всякие многоножки, и мерзкие насекомые. Не думал, что когда-нибудь я скажу это, но честное слово, я боюсь.

— Давай лезь, — сочувственно махнула рукой Варида, — мне самой уже от этого дома тошно.

Хмыкнув и вооружившись лопатой, Ладо поднял дверь в полу, осветил лампой ступеньки и начал спускаться.

— Иларий, насколько глубокий погреб? — спросил он.

— Он идет прямо, и справа еще есть отступ, в общем, не особо глубокий.

— Это радует, — неуверенно пропыхтел Ладо, продвигаясь вперед.

Его спина скрылась

в подвале, и мы с напряжением всматривались в темноту, ожидая услышать с минуту на минуту какой-нибудь шум или вопль. И увидев, как он, с испариной на лбу, в спешке поднимался наверх, с облегчением вздохнули.

— Там нет никого, — сказал он, захлопывая дверь в подвал.

— Но где же тогда они? Неужели они могли выбраться из дома? Мы закрыли все выходы.

— Может они растворились в доме, как старик, которого ты пригласил? — предположил Ладо.

— Если они растворились в доме, то они точно не бесноватые, — сказала Варида. — Бесы поселяются в физическую оболочку, для них это важно. Без тела человека они тоже погибают, если не успевают перебраться куда-нибудь в другое место.

— Они хотели уйти отсюда, говорили, что им нужно покинуть дом. Может, с ними что-то случилось? — подумал я.

— Но где тогда тела?

— А что это? — Варида медленно подошла к каменной печи, наклонилась, что-то разглядывая на полу, потом поднялась и показала нам, держа в запачканных серой пылью толстых пальцах, маленькое, аккуратное медное кольцо.

— Это мамино, — сказал я, рассмотрев кольцо поближе. — Она никогда его не снимала.

— Ну, а теперь сняла, и насколько я вижу, навсегда, — удрученно сказала женщина.

— Что вы хотите этим сказать?

— Это ее прах, — показала она на горстку серо-черного пепла, лежащего рядом с печью.

— Ее что, кто-то сжег в печи? — недоуменно спросил Ладо.

— Нет, я думаю, это была естественная смерть, если можно так сказать. В доме оставалось двое? Если мы хорошенько поищем, уверена, найдем прах и второго.

Варида оказалась права: в большой зале, возле комода, неприметно лежала такая же кучка пепла, из которой выглядывал простой серебряный крестик на грубом черном шнурке. Это был крестик отца.

— Ясно, ни о каких бесах здесь и речи не быть может, — пробормотала Варида. — Они рассыпались, словно от старости. Дом иссушил их. Это все дом… Нам нужно уходить отсюда. Здесь больше делать нечего, — поторопила она нас.

— Получается, нам нужно было их выпустить? И они тогда были бы живы? — воскликнул я

— Может, и были, а может, и нет, — возразила Варида. — Сомневаюсь, что какой-нибудь чудодейственной силой их можно было спасти. Мне кажется, здесь дело демоническое. А демоны, это еще хуже, чем бесы. Здесь все очень плохо. Очень.

Она вдруг замерла, испуганно оглянулась по сторонам, и медленно поднесла палец к губам:

— Тсс… нас кто-то слушает.

Осторожно и аккуратно, насколько позволяла ее крупная, коренастая комплекция, она приблизилась к деревянной стене, приложила к ней ладонь и прислонилась правым ухом. Около минуты, она стояла, замерев, и будто не дыша, но потом ее глаза резко расширились, ноздри вздернулись, как у кобылы, почувствовавшей запах дыма, и словно стена была из раскаленного камня, она отскочила в сторону.

— Уходить, надо уходить отсюда! — взвизгнула она, будто сама не своя, и тяжело побежала к выходу.

На улице женщина шумно дышала, словно ей не хватало воздуха, и ее красное лицо приобрело необычный бледный оттенок

— Что случилось там? — попытался спросить Ладо.

Она грузно опустилась на землю и начала расстегивать пуговицы верхнего платья, освобождая шею.

— Этот дом… — чистое зло! Он живой. Пока мы были там, он наблюдал за нами. Он слушал все и изучал нас. Он сказал, этот сукин сын сказал, что убьет меня! Его надо сжечь. Дотла. Сейчас же его нужно сжечь! Он опасен!