С тобой навсегда
Шрифт:
— И водительское удостоверение у вас есть? — вдруг вырывается у меня озорное.
Но он не понимает моего озорства. Он садится за руль, внимательно и серьезно смотрит на меня.
— Приказывайте, Люба. Куда вы хотите?
Однако прежде, чем приказывать, я хочу еще кое-что узнать.
— Петер, но ведь вы давно уже должны были уехать. Почему вы здесь?
Его
— Вы опечалены, что я еще здесь? — он не иначе превратно меня понял.
— Нет! Что вы! Петер... Как раз наоборот! — моя реакция кажется мне чересчур бурной, и я немного умеряю пыл. — То есть я хочу сказать, что мне приятно видеть вас вновь.
Глаза его опять наполняются веселыми искорками:
— Это все просто! У меня есть еще в Петербурге дела. Но слушать вам о них, наверное, будет неинтересно.
— Отчего же? Мне все интересно.
— Ну хорошо! Моя миссия касается медтехники. Есть такая специальная аппаратура — аудиометры. Раньше их в СССР поставляла ГДР. Но после того, как снесли Берлинскую стену, многое изменилось, распались старые связи. Теперь нужно затратить много усилий, чтобы наладить связи новые. Поскольку я сурдолог и имею прямое отношение к аудиометрам, несколько фирм обратились ко мне за помощью — навести контакты...
— И вы... У вас получается?
— Да, все дела уже сделаны, — он как будто грустнеет.
— Почему же вы не радуетесь? — я гляжу на него пристально.
Он заводит мотор:
— Вы чересчур внимательны ко мне, Люба.
— А когда вам уезжать? — допытываюсь я.
— Дня через три... четыре...
— Вы решили задержаться? — я обнаруживаю в себе неожиданное желание как-нибудь досадить Петеру и тем отплатить ему за то, что, оставшись еще на неделю в Петербурге, он не нашел времени зайти ко мне раньше, — ведь я так ждала его. Говорю ему:
— Если все дела завершены, значит, можно ехать. Вас, наверное, там ждут — в Германии.
Петер чувствует изменение в моем настроении; тень беспокойства пробегает у него по лицу. Но он не спешит с ответом, раздумывает несколько секунд, глядя на прекрасное здание театра.
Наконец отвечает:
— Я не мог так быстро уехать из этого города. По двум причинам. Во-первых, Петербург — один из красивейших городов. А у меня за всеми делами даже не было времени полюбоваться им. А во-вторых...
Он делает паузу, поворачивается ко мне.
Я тороплю:
—
— Во-вторых, я встретил вас. А может, как раз это — во-первых. Вы так не думаете?
Я польщена: меня заметили все же! Я — это, конечно же, во-первых.
Показываю рукой на дорогу:
— Что же мы стоим? Город перед нами...
Петер включает передачу, мягко трогается.
Водит машину он очень хорошо. Но в Петербурге по понятным причинам совершенно не ориентируется. Я помогаю ему. Вернее будет сказать, что это я вожу Петера по городу, а не он меня. Сначала я показываю ему то, что показывают всем приезжим, — начиная от Медного всадника, кончая Невским проспектом. Рассказываю о царе Петре, о Пушкине, о декабристах... об Октябрьской революции немного... А потом привожу его на некоторые «свои» любимые места: на канал, от Мойки до Дворцовой набережной, Адмиралтейскую набережную, пристань со сфинксами...
Припарковав машину у какого-то сквера, мы с Петером долго гуляем по Университетской набережной.
Петер так очарован городом, что мне кажется, в какие-то моменты он даже забывает про меня. Сначала это вызывает во мне некий внутренний протест и даже нечто похожее на ревность, однако потом мне становится просто занятно — это весьма необычное ощущение — ревновать к городу. Впрочем это ощущение скоро проходит, потому что Петер как бы невзначай берет меня за руку... и больше моей руки не выпускает. Теперь я, даже если б и захотела, не имела бы возможности подумать, что про меня забыли: я все время чувствую его большую сильную руку.
Я рассказываю Петеру немного с себе, о своих предках. Вспоминаю о нескольких годах учебы в медицинском институте. Эта часть моих воспоминаний, а конкретнее — некоторая причастность моя к медицине, — так потрясает Петера, что он даже забывает на несколько мгновений про красоты Петербурга. Он замирает возле сфинкса, он теперь сам неподвижен, как сфинкс. И с интересом смотрит на меня. Но не с тем интересом, с каким мужчина смотрит на женщину, а с интересом каким-то деловым.
Я легонько дергаю Петера за руку:
— Что-то случилось?
Он спохватывается, возвращается в реальность:
— Нет! Я просто подумал, что вы почти состоявшийся доктор...
Я вздыхаю:
— Ах, это было так давно! Я все уже перезабыла.
Мне следует переменить тему разговора. Не в моих интересах и не в желаниях моих посвящать Петера в перипетии той давней трагической истории; и не хочется — не время — объяснять, почему я оставила институт. Я вижу, этот вопрос уже зреет в глазах Петера. И я должна опередить...