С тобой все ясно (дневник Эдика Градова)
Шрифт:
– Федя, ты меня любишь?
– опросил я возмущенно. Он знает, что это значит.
– А мы тебя все любим.
– Нагло так смотрит мне в глаза.
– Ты только выздоравливай.
– Да, - засуетилась Антропкина.
– Тебе от Любочки привет и вот...
Записка!
Так я рад был им, а тут еле дождался, пока уйдут.
Выдумал, что голова болит. Не хотел при них читать.
Внимание, записка! Вклею ее тут, на видном месте.
"Эдушка, когда же ты появишься? Тут у нас хорошая творческая группа
С праздником! Л.".
Меня очень не хватает? Меня очень не хватает...
Меня очень не хватает! Я носился по комнате, прыгал на диване, а Шейк, наверное, подумал, что это я из-за него так развеселился, и стал со мной играть.
– Выздоровел?
– Мама заглянула в мою комнату.
– Знаешь, мамочка, как-то нас привели в барокамеру... Ну, в кабинет к директору. И там Андрей сказал: "Может, у нас вообще не хватает?.." А вот я сейчас понял, что я нормальный. И радуюсь.
– Радуешься, как ненормальный, - улыбнулась мама.
– Там два агента тебя спрашивают. Отстреливаться не будешь?
– Бросай оружие! Входи по одному!
Я запускал в них подушками. Но они вошли с поднятыми руками. Щадят больного.
После долгого перерыва состоялось тайное заседание "Группы АБЭ". Я предложил принять в наши ряды Романа. Боря не возражает. Андрей пока против. Ладно, подождем. Второе дело - наших девочек надо порадовать. Танками, пушками, ракетами, которыми они задарили нас к празднику, можно было бы до зубов вооружить целый полк, а то и дивизию. Конечно, это намек, что, кроме Мужского, есть еще и Другой День в году...
Только бесшумно испарились агенты, звонок в дверь.
Открываю.
– Здравствуйте, Ангелина Ивановна! Что он там еще натворил?
– спрашиваю.
– Ну, раз шутишь, значит, все в порядке. Нет, нет, - говорит она моей маме, - я на минутку. Просто беспокоилась, вот и заглянула...
Бестолковая голова, ничего в людях не понимаю.
Никогда бы не поверил, что грозный наш классный руководитель, кроме команд, подобных реву тепловозного гудка, может негромко и застенчиво молвить: "Просто беспокоилась, вот и заглянула..."
И еще была гостья.
– Если ты насчет химии, то я догоню, - говорю, - Мне Боря помогает.
– Да ты хоть бы предложил девочке сесть, - упрекает мама.
– Садись, девочка. В ногах правды нет.
– Тут я вспомнил про записку. А верно, что меня там не хватает? Или уже забыли, что есть такой на свете?
Анюта здорово краснеет. Без всяких переходов, порозовений там каких-нибудь. Словно лакмус в кислоте.
Раз - и сразу пунцовая. Наверное, тонкая кожа. Но отливает кровь от лица постепенно, вот и образуются белые пятна, как маленькие Антарктиды...
– А чего это ты подходила ко мне на ОСЕННЕМ БАЛУ?
– вдруг вспомнил я. У меня бывает так: ни с того ни с сего вдруг задаю дурацкие вопросы.
– Не помню, давно было, - сразу ответила Анюта.
До чего люблю, когда она краснеет!
– У тебя щека не болит?
– Она подошла совсем близко.
– Можно дотронуться?
– Вот еще!
– Я отпрянул. И, подумав, спросил; - А тебе в ноябре не хотелось до моей лысины дотронуться?
– Ничуть. А откуда ты знаешь?
– Как там литературная общественность поживает?
– Я перевел на другое. Мне так захотелось взять ее за руку, что я ужаснулся: а как же Любочка?
– Наверное, и тебя будут выдвигать в Любимцы за второе полугодие, оживилась она.
– Женьшень сказал, что у тебя самое интересное вольное сочинение за эту четверть и самое лучшее по Толстому.
– Ну нет, я буду голосовать за Сидорова. И сам его выдвину.
На прощание Анюта подарила мне книгу "Болдинская осень". Откуда она знает, что я в Пушкина влюбился?
– Роману привет, - перед самой дверью сказал я.
– Пусть заглянет.
Она кивнула и побежала вниз, легко прыгая через ступеньку.
– Кто это?
– спросила мама.
– Одна девочка, - объяснил я.
– А что?
– Да так.
– Мама посмотрела мне в глаза.
– Красивая девочка.
Это Левская красивая? Никогда бы не сказал.
Ну, фигурка. Ну, походка. Ну, ножки. Ну... Стоп. А то я стану настоящим циником.
Плохо быть больным, но до чего хорошо - выздоравливающим! Все к тебе ходят, всё тебе дарят.
Сколько там натикало? Ого! Второй час. А не пора ли тебе, Эдушка, на боковую? Спокойной ночи.
Романа я очень ждал, а он пришел последним. Я и через Анюту его приглашал, и через Томку. Думал, что скажу ему: "Рома, я всегда мечтал о брате. Ты - мой брат".
Перебирал в памяти все, что знаю о нем. Как однажды делали уколы, а он ушел со второго урока и больше в тот день не появился. И я подумал: ну и трус!
Вспомнил, что он и летом ходил наглухо застегнутый.
Теперь только я понял, почему он заставлял меня "руками работать", когда собирал свой первый мопед марки РоСи-1. В классе, несмотря на ум, он все еще остается "новеньким". У нас таких не жалуют. Никто, кроме Иры Макешкиной, его по-настоящему не признал.
И Андрей, к сожалению, тоже. Они с Романом недолюбливают друг друга...
В "Медицинской энциклопедии" я все-таки вычитал, что гемофилия в наше время лечится, что она ослабевает к 20 и совсем проходит к старости. А больному нужен "щадящий режим". Нужен - значит, будет.
Я его очень ждал. А все получилось не так. Скованно и плохо. Только про уроки и говорили.
Врачи еще не разрешили (и мама-врач тоже), но я не выдержал, удрал сегодня в школу. Ну и отстал я!