Сабля, птица и девица
Шрифт:
Чудища подскочили к старику, ухватились поудобнее, присели, напряглись… Веки со скрипом стронулись с места.
— … Благословенна ты в женах и благословен плод чрева Твоего…
К совместному труду, милостью Божией, чудища неспособны, и то одно, то другое веко, судя по всему тяжеленные, выскальзывали из лап и клешней и с грохотом бились об пол.
Ласка в это время на глазок натрусил в ствол пороха, запыжил лоскутком от рясы монаха и аккуратно-аккуратно всыпал серебряные монетки из дорожного кошеля в ствол аркебузы. Дрожали
— … Чаем воскресения мертвых и жизни будущаго века. Аминь.
Чудища наконец-то приловчились. Веки уверенно поехали вверх. До пояса, до середины груди…
Аркебуза рявкнула и изрыгнула из ствола язык пламени, который почти дотянулся до железнолицего, а в языке пламени мелькнула серебряная капля.
Серебро пробило там, где положено быть сердцу, сквозную дыру размером в кулак, и из дыры навстречу плеснуло черной кровью. Струя крови обрушилась на пол и пересекла угольный круг. Круг вспыхнул. Яркое пламя взметнулось чуть ли не до потолка и опало сначала по плечо, потом по колено и ниже.
Чудища радостно зашипели и нацелились на двоих христиан посреди огненного кольца.
— Закрой глаза! — сказал Ласка монаху, прикрывая лицо сгибом локтя.
Монах сделал так же, а Ласка сломал руками пороховницу и бросил ее в гаснущий огонь.
Порох ярко вспыхнул с негромким хлопком, и Ласка набросился на ослепленных чудищ, рубя их сплеча и наотмашь.
Монах в страхе бухнулся на колени, и об него запнулся какой-то чешуекрыл. Ведьма подскочила к монаху, схватила за грудки и рывком подняла на ноги, но тут железнолицый наконец покачнулся и упал ничком, сломав ведьме сначала лопатку своим лбом, а потом и вовсе смяв бабу как муху.
Монах, которого ноги уже не держали, снова рухнул на пол, и кто-то еще, большой и сильный щелкнул зубами над ним.
— Господи, помилуй! — заорал божий человек, и с потолка на голову любителю щелкать зубами свалилось колесо с горящими свечами.
— Ааа! — крикнул монах, глядя на ладонь, измазанную чужой кровью, и тут же понял, что надо сделать.
Крутнулся и нарисовал на полу новый круг кровавыми пальцами. Прыгнувший на него зверь загадочным образом пролетел мимо круга, обернулся и не увидел добычи.
Ласку оттеснили к стене. Он запыхался, но стоял, держа саблю перед собой и грозясь обрубить руки или что там еще к нему потянется. Зеленоволосая ведьма встала перед ним на безопасном расстоянии. Вдохнула полной грудью на свой ужасный крик, запрокинула голову, разинула пасть…
— Кука! — крикнул монах и закашлялся.
Давно он не кричал петухом.
— Кукареку! — очень похоже на настоящего петуха крикнул Ласка. Все мальчишки умеют подражать крикам зверей и птиц.
Чудища рассмеялись. Их отгонит только настоящий петушиный крик, а не жалкая подделка. Зеленоволосая подавилась, закашлялась и сдулась. Жабоголов даже похлопал ее по спине.
Ведьма снова набрала воздуха, но тут закричал петух из курятника при корчме, а за ним и остальные петухи по деревне.
Чудища бросились в двери и в окна, отчаянно толкаясь и застревая. Эх, сейчас бы второй и третий крик, но петухи сверили часы, почесали в затылках, поругали ночного шутника и присели на насесты досматривать свои нехитрые сны.
Корчма вспыхнула как маслом облитая. Вряд ли это упавшие на пол свечи, скорее, чье-то прощальное проклятие, неловко брошенное через плечо.
Ласка побежал к дверям, остановился и схватил за руку монаха. Тот выдернул руку, боясь покинуть свой круг. Ласка отвесил ему подзатыльник и выкинул божьего человека наружу.
От деревни бежал народ тушить пожар, но колдовской огонь уже охватил корчму до самой крыши.
Ласка распахнул ворота конюшни и одну за другой принялся выгонять перепуганных лошадей.
— Ты вообще чего-нибудь боишься? — спросил монах, когда перестал дрожать и более-менее пришел в себя.
Монах за эту ночь поседел почти добела, и его руки до сих пор так дрожали, что Ласка сам поднес к его рту фляжку с водкой.
— Бога боюсь. И батю немножко, — ответил Ласка.
Сказав про батю, Ласка вспомнил и про деда Ивана. Дед сказал, что не судьба ехать минской дорогой. Он, конечно, покойник и нежить. Слушаться его не обязательно, хотя и дед родной. Но неспроста же он так сказал. В сказках добрые молодцы на такие знаки всегда обращают внимание, а кто назло себя ведет и мудрые советы не слушает, тот в беду попадает. Дорог тут много, на Орше свет клином не сошелся.
Из Дубровно Ласка свернул на первую же стороннюю дорогу. Через Днепр на север.
[1] Король и Шут — «Дед на свадьбе».
5. Глава. Попутчики
В Витебск Ласка въехал после полудня в четверг. Зима отступала на глазах. Ярко светило солнце, бежали ручьи. Честной народ от холопов и купцов до зажиточных шляхтичей радовался весне.
— Не подскажет ли шановный пан, какой дороги мне стоит держаться, чтобы попасть в Вильно? — спросил Ласка наиболее доброго и трезвого пана из встреченных по пути.
— Отчего не подсказать. Подскажу. На Полоцк, а там еще раз спроси.
Славный город Полоцк на Западной Двине встретил Ласку недорогой паромной переправой. Бывшая столица Полоцкого княжества теперь управлялась литовским воеводой и кланялась литовскому великому князю Сигизмунду, который сидел одним задом на двух тронах, польском и литовском. Город же жил не по польскому или литовскому праву, а по магдебургскому. С духовной стороны Полоцк славился старинным Софийским собором, православным женским Спасо-Ефросиньевским монастырем и католическим мужским монастырем бернардинцев.