Сабля, птица и девица
Шрифт:
— Они что, присягу дают? — удивленно спросил Ласка.
— Нет, от магната к магнату бегать не грех. Мелкая шляхта держится у магнатов не за присягу, а чуть ли не за еду.
— Как холопы?
— Как холопы. Готовы терпеть даже побои с тем условиям, чтобы быть битыми не в грязи, а на ковре.
— И много у вас таких?
— Хоть отбавляй. Есть однодворцы, у кого из земли один двор и ничего больше. Почти как крестьяне. Есть те, у кого за душой ничего нет, кроме герба и сабли. Лучшее, чем они могут заниматься, это война. Если бы войны не было, ее бы стоило начать, чтобы чем-то занять
— А головой работать?
— Это как?
— Чиновником, архитектором, законником… — Ласка задумался над приличными для благородного человека мирными профессиями, — Да хоть и лекарем, наверное, раз их в университетах учат.
— Начнем с того, что в Польше столько шляхтичей, сколько нет потребности в работающих головой. В Литве, пожалуй, поменьше, но и больших городов меньше, где чиновники с архитекторами нужны. И, если уж шляхтич пошел к магнату в клиенты, это дорога в одну сторону.
— Они же присягу не дают.
— Я в том смысле, что пойдешь в клиенты — обратно в деревню не вернешься. Но между магнатами особо не перебегают и в совсем уж чужие края в клиенты не ездят, а в своих окрестностях часто группируются католики к католикам, православные к православным.
— Люциус Чорторыльский — католик или православный?
— Черт его знает. Никогда не задумывался.
Ласка повертел головой, ища церковь характерной архитектуры, но с того места, где они шли, церковь не просматривалась.
— И много у него клиентов?
— Несколько десятков. И поляки, и местные, и русские, у которых московский говор, и русские, у которых киевский. Самые негодяйские негодяи, которых из приличных мест поперли. Их в народе душегубами кличут, да они и между собой это прозвание приняли.
— За что их всех из приличных мест поперли?
— Ну уж не за пьянство и обжорство. Из приличных мест гонят за бесчестные поступки.
— Скорее, за подозрение, — сказал Вольф, — Если есть, что в лицо предъявить, то это дуэль. Кто знает, как за саблю браться, тому в шляхетских кругах многое простят. Кто так себе боец, тому лучше бежать подобру-поздорову. Если при дворе невзлюбили, то рано или поздно нарвешься на местного чемпиона и конец.
— Сильно надо постараться, чтобы не на кулаках, а на саблях биться? — спросил Ласка.
— Самую малость, — ответил Ян, — На кулаках шляхтичу драться зазорно, а сабли скрестить все равно, что чарками чокнуться.
— Опыт большое дело, — добавил Вольф, — От каждого шляхтича, даже кто и клиент, и бедный, ждут, что он наездник не хуже татарина и отменный стрелок. Из аркебузы, луки здесь не в ходу.
— Так что будь осторожен, никого лишний раз не задевай, — продолжил Ян, — Задел — извинись. Не помогло — берись за саблю. У шляхтичей дуэль обычное дело. Даже и не дело чести, а просто как развлечение. Не до смерти, конечно, а то бы они за месяц закончились. Но до первой крови тоже не баран чихнул. Первая кровь не обязательно царапина, могут и голову срубить.
— С саблей я и сам неплохо дружу.
— Не хвались. У вас в Московии таких обычаев нет. Здесь если шляхтич дожил до седых волос, то он такой вояка, что сам Иисус его бы при Втором Пришествии в первый ряд поставил.
За разговором дошли до хозяйского дома. Внутри, в большом просторном и светлом зале о десятке окон, на полу и на лавках спали и продирали глаза с дюжину шляхтичей в потертых жупанах со следами штопки и застиранными пятнами крови. Еще сколько-то клиентов уже весело звенели оружием во дворе. Те, что в зале, выглядели как… душегубы. Одеждой, прическами, манерами сразу видно, что шляхтичи, но встреть таких на большой дороге, так рука сама к сабле потянется.
Посреди зала стоял огромный стол, на котором прислуга накрывала клиентам к завтраку. У стола — лавки, а во главе — резное кресло с подлокотниками. На лавках лежали ковры, а в простенках между окнами висели шпалеры, так, что пустого места на стенах как бы почти и не оставалось.
В камине, отделанном мрамором и украшенный родовым гербом, тлели угли. Шляхта считала, что «печь давала только тепло и была глухая и немая; камин же давал и тепло, и свет, и разговаривал с человеком».
По сторонам от камина по избежание пожара ничего матерчатого не висело, зато там от пола до потолка расположился целый арсенал холодного оружия, от прадедовских мечей до новых на вид трофейных татарских и русских сабель.
Ян представился лакею, тот сбегал в недра дома и позвал пана. Хозяин не заставил себя ждать. Дородный, тучный, краснолицый и сизоносый. Щеки выбриты, усы подкручены. Выглядит лет на пятьдесят, что по нынешним беспокойным временам немало. Особенно для человека, живущего с меча.
— Здравствуй, пан мельник. С чем пожаловал? — приторным голосом спросил Люциус Чорторыльский.
— Здравствуй, ясновельможный пан Люциус. По великой нужде пожаловал. Бедствия терплю неимоверные, страдаю аки великомученик, — ответил Ян, — Дозволь тебе своих друзей представить, гостей из дальних стран. Вольфа из Риги и Ласку из Московии.
Вольф и Ласка низко поклонились.
— Прошу за стол, — сказал Люциус, повернулся к слуге и щелкнул пальцами, — Накрой нам в малой столовой!
Правила приличия для просителей совершенно не однозначные и полностью определяются поведением вышестоящего. Если он сразу переходит к делу, то просителю надлежит говорить по существу, не растекаясь мыслью по древу. Если ясновельможный пан заинтересуется и захочет узнать подробнее, то так и спросит. Если же проситель начнет по своей инициативе топить пана в подробностях, то рискует получить отказ, так и не добравшись до сути вопроса.
Когда пан приглашает за стол, то это знак, что торопиться нельзя. Приглашение дает замечательный шанс заранее расположить к себе хозяина, еще не начав говорить по делу.
Раз уж пан считал нужным держать открытый стол в большой столовой, то для того, чтобы говорить по делу не во всеуслушанье ему требовалась и малая. Стол поскромнее, человек на шесть. Стулья вместо лавок. Снова камин, только поменьше. И огромный буфет. На стенах семейные портреты, на буфете красовались кувшины и кубки в том числе, из цветного стекла.