Саблями крещенные
Шрифт:
«Оправдать тебя может лишь то, что в плену ты оказался впервые, — молвил он себе, ожидая, когда лейтенант наконец решится посвятить его в тайны своего пребывания на берегу. — Когда окажешься там в третий раз — план побега, который ты сотворишь, кого угодно заставит вздрогнуть и восхититься».
— Надеюсь, генералу д’Арбелю хватило ума не арестовывать вас, а сначала проверить правдивость всей той истории, которую вы ему поведали. Я имею в виду нападение шайки командора Морано.
— Проверять он не спешил. Но то, что не поверил мне, стало ясно сразу же. Оказалось, они с доном Морано были приятелями и немало вечеров провели в обществе местных самаритянок. Предательство командора бросает тень на самого генерала, который, как говорят, и так не в особой милости у Его Величества.
— И что же тогда вы предприняли?
— Запил.
— Что?! Не понял.
— Запил в городском кабачке, дьявол меня рассмеши. А потом на двое суток исчез вместе с одной портовой молодкой, оказавшись в деревеньке за три мили отсюда, в крестьянской усадьбе ее родителей.
— Да вы ловелас, лейтенант, — произнес Гяур без какой-либо интонации, чувствуя, что теряет интерес к рассказу д’Эстиньо. — Как же отнесся к этому генерал д’Арбель?
— Поблагодарил, дьявол меня рассмеши.
Князь удивленно взглянул на лейтенанта. На шхуне, стоявшей по ту сторону косы, разгорелся спор. Несколько моряков сошлись на корме, и дело вот-вот должно было закончиться отчаянной потасовкой.
— Если бы я не исчез, то вынужден был бы выполнить приказ генерала, то есть повесить вас. Что вы так удивленно смотрите на меня, полковник? Ему наплевать было на пленников. Узнав об измене дона Морано, он вылакал свою порцию вина и впал в такое прескверное настроение, что слушать не желал ни о каком польском полковнике, который оказался у нас в плену. Единственное, что его интересовало, — почему полковник, причинивший столько неприятностей армии Его Величества, до сих пор не вздернут на рее.
— Так, значит, впоследствии он поблагодарил вас за невыполнение приказа?
— Можете себе представить. Я, правда, объяснил свое непослушание тем, что трое суток в море штормило, а при шторме вешать нельзя — морская традиция не велит. Плохой признак для всего экипажа.
— Это действительно так?
— Черт его знает, нужно будет спросить у моряков. Зато теперь я прекрасно осведомлен о том, как возникают морское суеверие и всевозможные предзнаменования.
— Но не казнили-то вы меня почему? — с непонятным упорством настаивал на разъяснениях Гяур.
— Трудно объяснить, дьявол меня рассмеши. Если вы оскорблены этим, еще есть возможность исправить мою оплошность. Что, конечно, вновь окажется против воли генерала д’Арбеля. Но, кто знает, возможно, именно за это своеволие командующий поблагодарит меня.
28
На причале, в сопровождении двух офицеров, появилась женщина в белом одеянии. Она ступала столь грациозно, что, казалось, не шла, а проплывала под привыкшим к гулким матросским башмакам настилом. Засмотревшись на нее, лейтенант и полковник на какое-то время забыли о предмете своего разговора. Всякое упоминание о казни и эшафотных добродетелях в присутствии этой красавицы было неуместным.
— Дьявол меня рассмеши, оказывается, эти несколько дней я таскался вовсе не за той женщиной, за которой следовало бы, — недовольно проворчал лейтенант. — А уж этих двух гусей я от нее как-нибудь отвадил бы.
Гяур скромно промолчал. Заявлять какие-либо претензии на эту местную Аврору ему, пленнику, было попросту не к лицу. К тому же полковнику вдруг вспомнился абрис графини де Ляфер. Господи, вот чье появление здесь он встретил бы, стоя на коленях. Какую ночь она ему подарила во время последней их встречи, какую безумную ночь!
Испанка направлялась на корабль, на корме которого только недавно чуть не дошло до поножовщины. Но теперь там все затихло. Огрубевшие во время морских скитаний бродяги столпились у борта, наблюдая за ее приближением и, очевидно, не веря тому, что эта лань решится ступить на палубу их корыта.
— В Испанию уплывает, — по собственной воле объяснил появившийся рядом с лейтенантом боцман «Альмансора». — Это племянница генерала д’Арбеля. Весь месяц, пока она была в Денновере, горожане приходили к ограде мэра, в надежде, что эта красавица появится в саду. Три пуда соли мне в желудок, но однажды часа два простоял среди них и я.
— Вот видите, лейтенант, какие у вас соперники вырисовываются, — заметил Одар-Гяур.
— В Испанию… — мечтательно провел девушку взглядом д’Эстиньо. И, взбудораженный какими-то своими воспоминаниями, вдруг признался: — А знаете, почему командующий поблагодарил меня? Вашей персоной неожиданно заинтересовался польский принц.
— Моей? Польский принц?! Кто именно? По-моему, я — последний в Речи Посполитой, кем могут заинтересоваться ее король и принцы крови.
— Речь идет о Яне-Казимире, одном из двух братьев нынешнего короля Владислава III. Не знаю, кто к нему обратился с подобной просьбой, но выбор удачный. Уже хотя бы потому, что Ян-Казимир несколько лет служил в испанской армии. Потом оказался в плену у французов. Говорят, наш король хорошо знает его и рассчитывает, что со временем именно Ян-Казимир подхватит померкнувшую корону Польши. К тому же этого королевича поддерживает иезуитский орден, поскольку он является кардиналом иезуитов. А это тоже немаловажно.
— И каковы же его требования, точнее, его условия? — не переставал удивляться Гяур.
— Первое: ни при каких обстоятельствах не казнить вас. Второе: освободить. А вот на каких условиях, это мне пока что неизвестно. Говорят, Ян-Казимир лично прибудет в Денновер, чтобы провести переговоры с командующим. И, наверное, уже обратился с прошением к королю Испании.
«Неужели Сирко сумел разыскать этого королевича и уговорить? — не поверил Гяур. — Что-то не похоже на него. Сирко скорее приведет сюда весь корпус, чтобы освободить меня силой, чем станет выискивать пути к совести и милосердию генерала д’Арбеля».
— Считаете, что принц крови не отступится от своего намерения?
— Это было бы не по-христиански. Насколько мне известно, его самого только недавно сумели освободить из французского плена. Причем это оказалось нелегко, хотя хлопотали перед Анной Австрийской и всем французским двором сразу два короля — Польши и Испании. Но, похоже, что сына покойных Жигмонта III и Констанции Австрийской вырвать из Венсеннского замка, в котором принца содержали по личному приказу кардинала Ришелье, удалось не им, а иезуитам. Не зря сразу же после освобождения Ян в сопровождении целого эскорта иезуитов отправился в Испанию, чтобы быть постриженным там в монахи. А буквально месяц назад даже стал кардиналом иезуитов.