Садовник
Шрифт:
Защитить дворец невозможно. Действует слепая сила, она называется "русский бюрократический заповедник".
В России всегда были отвратительные чиновники. И особенно непролазным было "среднее звено". Именно оно все заматывало, убивало на корню. Бедный царь Петр Великий как только не взывал к чиновному люду, напоминая, что человек воспитывается для общественной деятельности, а эта деятельность должна быть самостоятельной, самоуправительной и направляться соединенными силами чиновничества на охранение государственных и человеческих интересов. Он в свое время даже казнил сибирского губернатора князя Гагарина за взятки, казнокрадство и волокиту всяких дел. К. П. Победоносцев, будучи преподавателем Александра II, учил его: "Земля наша велика и обильна, народ наш молодой и свежий, подъем духовный нашей природы легок и могуч, но без управы, без хозяйства все это пропадет... Вся тайна русского порядка и преуспевания наверху, в лице Верховной власти. Не думайте, чтобы подчиненные Вам власти себя ограничили и поставили на дело, если Вы себя не ограничите и не поставите на дело. Где Вы себя распустите, там распустится и вся земля. Ваш труд всех подвигнет на дело. Ваше ослабление и роскошь зальют землю послаблением и роскошью - вот что значит тот союз с землею, в которой Вы родились..."
Я не представляю, чтобы чиновники высокого ранга времен царской России или в Советском Союзе могли проделывать дела современных главчинуш: на подставное лицо приобрести виллу в Германии, завести финансовые сомнительные связи за рубежом, вредя тем самым своей Родине. Не могу представить, чтобы что-то подобное сделали Сперанский, Горчаков, чиновники морского ведомства великого князя Константина Николаевича или такие советские чиновники, как М. Суслов, Е. Лигачев, А.Косыгин.
К началу перестройки советская бюрократия представляла собой большую силу. Она была занята в сфере управления; положение по отношению к средствам производства занимала номенклатурное (вынесут только вперед ногами); считала себя элитой и имела доступ к элитарным фондам потребления.
Но у этой "элиты" все же застряла в голове одна цитата: "самый худший у нас внутренний враг - бюрократ, это коммунист, который сидит на ответственном советском посту... он не научился бороться с волокитой, он не умеет бороться с ней, он ее прикрывает. От этого врага мы должны очиститься..." Это - Ленин. Тогда боялись проверок, комиссий, ревизий. В перестройку никто ничего не боится. Совершенно не обладая серединной устойчивостью и разумностью, мы смешны и нелепы.
Вспоминаю такую историю. Зовет меня секретарь: "Зайдите к шефу". Мне не хотелось: я была в этот день "не на что посмотреть". К тому же жизнь и внешний вид осложняла реставрация зубов.
Зашла в кабинет и остановилась у дверей - чтобы не демонстрировать себя под носом начальства.
– Пойдете на совещание в министерство.
– Я не могу говорить, - сказала я мрачно, но, как ни странно, с проснувшимся кокетством.
– И не надо. Будете слушать. Вам на пятый этаж. Начало в четыре.
Я вышла и подумала: "Надо быть дурой, чтобы вернуться после совещания на службу".
Но... Придется брать сумку с продуктами. А там фарш - потечет. Короче, как всегда в жизни деловой советской женщины, все исключало друг друга: служба исключала внука, очереди в магазине - дисциплину на работе, транспорт, забитый до отказа, приличную внешность, совещание у министра не сочеталось с фаршем.
Дежурный посмотрел удостоверение: "Вам на седьмой". Странно, подумала я, мой шеф не знает, где сидит его министр.
На этаже было тихо. Появился человек с листком бумаги. Посмотрел в листок, потом на удостоверение. Некое изумление мелькнуло на лице бывалого аппаратчика. Но в моде была демократия, и он широким жестом пригласил в зал коллегий.
В зале сидели мужчины. Костюмы - цвета благополучия: белый, кремовый, светло-серый, перстни, галстуки-бабочки. Кобзон, Стас Намин, директор цирка, филармонии. Все знали друг друга, оживленно говорили. Появился министр Николай Губенко. Он был прост, демократичен, мил.
Красиво разложил на столе красивый блокнот, красивую ручку, красивую зажигалку, узеньким язычком которой лизнул кончик сигареты "Мальборо".
– Выступать будем по очереди, - сказал мягко министр.
Первым встал Кобзон. Он говорил о позоре, который обрушился на голову нашего искусства. Цирк, или часть его артистов, приехал в США, а уехать за неимением денег не может, в Израиль одна за другой едут на ходу "сколотившиеся" группы артистов. Их больше, чем театров и зрителей в Израиле. Под маркой Большого театра или МХАТа выступают за рубежом третьеразрядные или случайные актеры. В ресторанчиках Чикаго или Бостона зарабатывают себе на шубу уважаемые деятели искусств СССР. Мы позорим себя и свое искусство, оно катастрофически падает в цене на мировом рынке. Скоро будет ниже китайского по востребованности.
Я слушала с изумлением, тут же мучительно думала о том, что и мне придется выступать, да и фарш волновал, который, возможно, растекся под стулом в целлофановом мешке. Информации для выступления у меня не было. Вспомнила историю с картиной Репина: он написал чудный женский портрет. Зрители этот портрет (портрет Кориво) увидели на десятой Передвижной выставке в 1901 году. Через три года Репин повез картину в Америку на международную выставку. На обратном пути шедевр был конфискован американцами за какие-то пошлины, по сути, отобран у великого труженика бесплатно и продан с молотка. "Я дал себе слово - пока живу... не входить с американцами в сношения во всем, что связано с искусством и художниками", писал позже Репин.
Но все это было в другом веке и не носило поучительный характер, хотя тоже случилось за рубежом.
Я ушла в перерыве. Было ясно, что никто не знал, что же делать с "обнаглевшим", бесплановым, скатившимся с советских рельс в романтическую демократию искусством.
На следующий день шеф меня вызвал и спросил:
– Что было на совещании?
Я рассказала. Он долго молчал. И наконец:
– А где это вы были?
– У министра.
– Я вас посылал на встречу с болгарами.
– И засмеялся.
– Ха! Случайный человек на коллегии у министра. Как вас пустили?! Впрочем, у нас теперь поголовная демократия - никаких преград.
И правда - "убогие вышли на авансцену, толпа шагнула во власть, писатели засели в парламенте, актеры вели философские диспуты, яйца учили курицу, вторые становились первыми, лейтенанты - генерал-лейтенантами, мнс - академиками, профаны - политологами". А уж сколько самозванцев в литературе, поименовавших себя "классиками ХХ века", взывающих к "дегуманизации" литературы , - так просто страсть! И все кричали, что мы наконец-то цивилизовались. Устраивал этот хаос тех, кто успел взять, снять, арендовать, вложить, приватизировать, украсть. А перед длинным хвостом не сумевших и не успевших было поставлено заграждение в виде новой бюрократии, служащей богатству и власти.
Сегодня чиновник бюрократического аппарата России не боится ничего. Его служба - это смесь советского "бега на месте" с ненасытным желанием, где бы что урвать. Если ты не доходный клиент, а просто жалобщик, проситель, пострадавший - тебя не видят, не слышат, с тобой не говорят.
Я бы на месте нашего президента реформирование страны начала с усовершенствования бюрократического аппарата. Директор Института проблемы денег, фондового рынка и капитала Александр Потемкин пишет: "Я не раз задумывался, почему у наших министров по 10-15 заместителей и у начальников департаментов по 6-7. Что в основе этого явления? Думаю, не политика и не экономика. Это результат социально-психологических травм сознания, которые преследуют нас из глубины истории: 1) неистребимый принцип "разделяй и властвуй", 2) свитность и церемониальность, 3) боязнь принятия решений, желание переложить ответственность на того, кто ниже, 4) отсутствие экономической структуры мышления". Потемкин призывает к антибюрократической революции. Ибо контрольный пакет акций нравственного капитала, нажитого людьми, оказался в руках тех, кто не считается ни с какой моралью и потому свою службу посвятил одной, но пламенной страсти - обогащению.