Садовник
Шрифт:
Я слушал Юлю и почему-то подумал, что ей все же здесь нелегко......
Вернусь к своим делам, которые без Юлиной помощи не могли быть окончены. Бостонский офис Иммиграционной службы устроен так, что интервью ведут одновременно около двадцати чиновников, каждый в отдельном кабинете. Меня интервьюировал молодой человек лет тридцати. Пригласил в кабинет, вместе со мной вошли Юля и переводчица. Взял в руки документы. И сразу сказал, что все в них в порядке, его лишь смущает мое членство в КПСС. "Почему вы туда вступили?" Я сказал правду: каждый журналист, рассчитывающий сделать карьеру в советской печати, должен был вступить в компартию. Второй вопрос мне показался наивным: "Вы лично, как член КПСС, никого не притесняли по религиозным моти- вам?" Почему именно по религиозным? Разве не было в СССР притеснений по другим причинам - по политическим, например? Здесь, видимо, какая-то атавистическая подоплека: Америка была создана британскими протестантами, которых называли еще пуританами. За религиозные убеждения их преследовали на родине, и в 1620 году отцы-пилигримы отправились из Плимута на судне "Мейфлауэр" к новым берегам. ... С этой даты, собственно, и начинается история Америки. Я опять сказал чиновнику правду: "Нет". Тогда он дал Юле лист бумаги и попросил написать от моего имени примерно так: "я, такой-то, утверждаю, что никого не преследовал по религиозным мотивам". После этого он попросил мой паспорт и поставил в нем штамп, который гласил, что мне предоставлено право на постоянное жительство в США. Поздравив всех нас, он объяснил мои права. Я воспринял это как-то буднично.
А еще Юля добилась для меня на год бесплатного медобслуживания при одном из лучших госпиталей Бостона - в клинике "Mt. Auburn" (по названию улицы). Оказывается, ряд госпиталей в Америке имеет лимит на обслуживание тех, кто по уровню своего дохода не может его оплатить и не имеет медицинской страховки. Мой заработок за прошлый год оказался в этой шкале около семи тысяч долларов в год.
Из Москвы
Я поехала на десять дней в Переделкино. Хаос и нищета, конечно, коснулись и этого уголка русской культуры. Подорожали путевки. Отдыхающих и работающих писателей набралось немного. Они сидели купно в углу столовой. Скатерти уже меняли реже, столовые приборы приобрели "разномастность", стаканы были под учет. Но еще сохранился дух прежнего, советского Переделкино, уютный и домашний, где все знали друг друга, официантки были похожи на добрых нянь и сиделок. Помнили, кто какую котлетку ест, что предпочитает на гарнир, как рано или поздно приходит, и держали в тепле тарелку, знали болезни, диеты, жен, творческие успехи и провалы. На писательскую братию смотрели со снисходительной любовью. Писатели, даже никем не читаемые, проваливаясь, как в вату, в комфорт внимания и почтительности, начинали ощущать свою значимость и еще усердней стучали на машинках.
Однажды в тишайший уголок фантазии ворвалась гуляющая на улице наглая жизнь в образе широкого, на коротких ногах, бритоголового парня с двумя девицами в золоте. Они вошли в столовую с огромным, мордастым псом.
Пишущие вегетарианцы и диетчики вздрогнули. Наконец кто-то прошептал с бронхитным шипением и свистом: "Кто разрешил в столовую приводить волкодава?.." То был не волкодав, а бульмастиф. Но не важно. Вопрос повис в воздухе. И тогда привыкшая к публичным выступлениям поэтесса закричала: "Немедленно уберите собаку! Люда, - это к официантке, - мы не будем есть, пока не уйдут эти хамы!"
Хамы спокойно сели за стол. Собака легла в проходе, отгородив писателей от выхода из зала. Шум поднялся невообразимый. Тогда компания поднялась из-за стола:
– Дураки старые! Совписы! Ваше дерьмо никто не читает! Пишите лучше завещания - пора уже!
Все замолкли. Обед - неспешный, уютный - не удался. Общество побрело в корпус, расположилось в холле и пришло к выводу, что людей лишили ясных ориентиров и потому все рушится, погружаясь в хаос.
Вернулась поэтесса, ходившая с жалобой к директору.
– Он не осквернит писательский дом! Никаких посторонних, никаких новорусских собак! - пафосно донесла она решение директора.
Но "посторонние" и "новорусская" собака уже появились в холле, задержались у конторки дежурной и проследовали на свой этаж. Все головы повернулись к дежурной. Она стыдливо моргнула:
– Директор принял решение оставить их. Они купили отдельный номер для собаки.
– Как?! - ахнула поэтесса.
Опустим занавес: начались другие времена.
За этим занавесом я и отдыхала.
Вокруг были дамы в статусе бабушек, правда, совсем не старых, говорили о семейных делах, грустно считая, что теория малых радостей выдумана неведомо кем и неведомо зачем, что нет ниши, в которой можно скрыться от окружающей действительности. Она вторгается в жизнь человека, в любую семью. И, будучи неблагоприятной, - разрушает их. Моя соседка по столу рассказывала о разводе с мужем. Был роман в школе, родили двоих детей, есть внуки и правнуки. Все началось с расстрела Ельциным парламента. Муж сказал, что никого, кто засел в "Белом доме", не следует оставлять в живых. Проклятия мужа "грязной России" и лозунг "не брать живыми" так потрясли жену, что она слегла в больницу, ибо "все функции организма", как она выразилась, отказали. Ни дети, ни внуки, ни два любимых эрдельтерьера помирить их не могли. Каждая телевизионная новость вела к перепалке. Большая четырехкомнатная квартира, где собиралась шумная семья, опустела. Муж ушел к дочери, жена целыми днями сидела в сумрачной комнате в одиночестве. Когда уходила в церковь, муж вывозил диваны, стулья, столы. Она каждый раз заболевала от этой "диверсии". Однажды он пришел за своей одеждой.
– Все. Я уезжаю. В "этой" стране жить невозможно.
– Это ты "этот", а не страна. Поел яблочный пирог под залпы танков! Лекции читать будешь в Швейцарии? ...О чем, интересно? Наверное, о плохой советской власти, у которой чины зарабатывал. А сейчас у другой зарабатываешь?
– Интриганка. И на работе такой была. Господи, хотя бы скорей в Швейцарии оказаться.
– Учти только: в твоей Швейцарии ничего не начинается, а всё и все кончаются. Как там их кладбище называется?
– Дура.
– Не дура. Медицина утверждает, что в Швейцарии люди рано теряют память от переизбытка еды.
– Зато у вас здесь и захочешь память потерять - не потеряешь: склероз от голода не наживешь. Где мой лыжный костюм? Куда ты его засунула?
– Выкинула. Нечего молодиться,... Фауст перестроечный!
Муж ушел, вытянув лыжный костюм из какой-то коробки. Впрочем, весь дом теперь был в коробках.
– Они и Зайчика таким воспитают, - говорила она мне печально о правнуке. - Отдали в какой-то лицей пятилетнего ребенка. Ничему не учат там. Месяц слоника, бедный, рисует. За триста долларов. Антикварный получится слоник......
Сейчас она делит с мужем квартиру. В семьдесят три года. Я сказала ей, что здесь спешить вредно и суетиться бесполезно - ведь уже немалые годы. Но... если, советуя, поставить лучшие слова в лучшем порядке - все равно ничем не поможешь. Тем более что магнитное поле так напрягает силовые линии современной жизни, что от нее не спрятаться. И вот тому еще одно доказательство.
Дочь, совсем девочка, тонкая и обаятельная, привела в дом мужа, красивого и умного юношу, и получилось так, что мама во всем отдала предпочтение зятю. Дочь же задвинула на задний план снисходительно и небрежно. И когда молодая жена ждала мужа в постели, просвещенная мама упивалась интеллектуальными разговорами с зятем. Молодые очень любили друг друга, но пасовали перед апломбом матери. Тоненькая и хрупкая ее дочка, с книжными понятиями о любви, пробиралась к женской жизни между акулой-мамой и красивым мужем, которого боялась потерять. Родился ребенок, мама отобрала у дочери и материнство, ссылаясь на ее неумелость. Короче, стала хозяйкой всего - дома, внука, зятя, умственной и хозяйственной атмосферы. И при этом была уверена, что все ею предпринимаемое нравится домашним. И вот результат: дочь все, даже благожелательные и разумные советы встречает в штыки, с раздражением, зять понял, что легче быть вне быта, отстранился от него, все щели и пробоины семейного корабля пытается заделать разговорами общего свойства, внук - жертва разногласий бабушки и мамы - нервный и капризный. Семья распалась в год распада СССР. Не смешно, а символично. Внук остался у бабушки, муж вернулся к родителям, дочь начала "кругосветское" плавание по клубам, ресторанам, презентациям с разными мужчинами.
В природе бывают нежные дни ранней зимы - бело, свежо и все хрупко и тонко от молодого снега и тонких очертаний деревьев.... Подобная нега бывает разлита в воздухе, которым дышат влюбленные. А здесь вдруг мы - пожившие, с тяжеловесным умом, булыжным опытом, с девизом "буря и натиск". Отчего мы так склонны ломать друг друга в дружбе, любви, в служебном сотрудничестве, в гражданских распрях? Мудрость древних учит: начинай на чужой лад, чтобы закончить на свой. Эту святую хитрость одобряют даже учителя христианства в божественных материях.