Сады Луны (др. перевод)
Шрифт:
Сержанту вновь вспомнились слова Быстрого Бена. Здесь не все так просто. В пятнадцатилетней девчонке, пусть даже огрубевшей на войне, все равно остается жить юное существо. Бурдюк вспомнил, с каким хладнокровием Печаль расправилась с пленными близ Натилога. Разум сержанта словно разделился надвое. Одна часть говорила: «Нет ничего удивительного, что в свои пятнадцать лет Печаль так самоуверенна. К тому же она не дурнушка и знает об этом». Другая часть отмалчивалась, но когда поднимала голос, ее рассуждения пугали Бурдюка: «Говоришь, она молодая? Да приглядись повнимательнее. Она стара, очень
У сержанта вспотели лицо и шея.
«Чепуха!» – мысленно ответил он другой части своего разума.
Стоит дать страху слабину, стоит пойти на поводу у отчаяния, и они тут же начнут верховодить. Но если бы страх и отчаяние были связаны только с этой девчонкой. Бурдюк боялся себе признаться, что устал от нескончаемой войны, от вероломства и предательства внутри империи. Он устал спрашивать, нигде не находя ответов.
Тогда, в Сером Псе, он ужаснулся не столько жестокости новобранки. Он заглянул в нее как в зеркало и увидел, в кого превращается сам. В убийцу, который уже почти не испытывает раскаяния, почти не задает вопросов и не ищет ответов. Все человеческое в нем показалось Бурдюку песчаным островком, который безжалостно размывали кровавые волны сражений. В пустых глаза девчонки-подростка он увидел собственную разлагающуюся душу, и отражение было безупречным и беспощадным.
По спине Бурдюка струился жаркий пот, но его бил озноб. Дрожащей рукой сержант вытер лоб. Пройдет еще несколько дней, и на даруджистанских улицах начнут гибнуть люди. Виноваты они или нет – не это определяло успех миссии, а число вражеских потерь в сравнении с собственными. Богатый и шумный город – не более чем доска для игры; игры, которую он и его взвод ведут ради других. Собственных интересов в осуществляемой миссии у Бурдюка не было. Он вполне допускал, что может погибнуть сам или потерять своих друзей (он впервые решился назвать соратников этим словом). А ведь у горожан, которым предстояло умереть, тоже есть друзья, дети, родители. Сколько жизней будет потеряно в Даруджистане?
Желая успокоить взбунтовавшийся разум, Бурдюк еще сильнее вдавил спину в борт повозки. Отчаяние не проходило. Он перевел взгляд на богатый дом, откуда недавно вышел толстяк, и в окне второго этажа увидел какого-то человека. Тот с интересом смотрел на «починку» улицы. Его руки были покрыты ярко-красными пятнами.
Сержант отвернулся и до крови закусил губу. Мысленно он приказал себе сосредоточиться. Сейчас он на краю пропасти. Такое уже бывало, и не раз. Нужно не паниковать, не терять голову, а спокойно отойти от края. Шаг, еще шаг.
«Не размякай, иначе погибнешь! – приказал себе Бурдюк. – И не только ты. Весь взвод. Они поверили, что ты вытащишь их отсюда, когда здесь станет жарко. Пока ты еще ничем не оправдал их доверие».
Сержант набрал в легкие побольше воздуха, затем выплюнул сгусток окровавленной слюны. Камень, куда она попала, тоже стал ярко-красным.
– Смотри, – прошипел сержант, обращаясь к себе. – Это кровь. Ты ведь привык ее видеть.
Заслышав шаги, он поднял голову
– Эй, сержант, ты, часом, не перегрелся на солнце? – негромко спросил Скрипач.
Следом за саперами шел Колотун, которого тоже насторожил непривычный вид командира.
– Я-то не перегрелся, а вот вы прохлаждаетесь здесь гораздо дольше, чем нужно.
Лица всех троих покрывал густой слой пыли. Из-за пота она слиплась в комочки. Еж и Скрипач недоуменно переглянулись.
– Три часа. Ты сам отвел нам такое время, – удивленно протянул Еж.
– Мы же решили установить семь мин, – напомнил сержанту Скрипач. – Три «искрятницы», две «огневушки» и одну «сквалыгу».
– И вы уверены, что окрестные дома разнесет в щепки? – спросил Бурдюк, избегая взгляда взводного лекаря.
– Еще как! Лучший способ устроить завалы на перекрестках, – усмехнулся Скрипач.
– А у тебя на примете есть домик, который вообще нужно сровнять с землей? – осведомился Еж.
– Вот этот дом принадлежит одному алхимику.
– Верно, – согласился Еж. – Пока принадлежит. Но скоро превратится в фонтан огня.
– У вас еще есть два с половиной часа, – напомнил им сержант. – Потом нужно перебираться к перекрестку возле Столпа Власти.
– Что, сержант, опять голову схватило? – спросил Колотун.
Бурдюк закрыл глаза и резко кивнул.
Лекарь положил ему на лоб свою руку.
– Отпусти вожжи, и станет легче, – посоветовал Колотун.
Сержант грустно усмехнулся.
– Стареешь ты, Колотун. Каждый раз твердишь мне одни и те же слова.
Мысли Бурдюка вдруг застыли, будто водный поток, схваченный льдом.
Колотун убрал руку.
– Потерпи немного, Бурдюк. Когда закончим работу, я дознаюсь, в чем дело.
– Вот-вот, когда закончим, – улыбнулся сержант.
– Надеюсь, у Калама с Беном все движется успешнее, – сказал Колотун, поворачиваясь в сторону улицы. – Ты что, спровадил девчонку?
– Да. Без нее спокойнее. И потом, каждый из троих знает, где нас искать.
Сержант снова взглянул на окно второго этажа. Краснорукий человек по-прежнему стоял возле окна, но теперь он смотрел не на улицу, а на отдаленные крыши. Завеса пыли мешала получше разглядеть его лицо. Бурдюк склонился над картой Даруджистана. Каждый крупный перекресток, казармы и Столп Власти были помечены на ней красным цветом.
– Слушай, Колотун, – обратился он к лекарю. – Приложи мне опять руку. Может, боль уймется.
Крокус-Шалунишка шел по улице, названной в честь какого-то Траллита: не то сановника, не то поэта. Скорое празднество Геддероны возвещало о себе разноцветными флажками, что трепетали на бельевых веревках, яркими искусственными цветами, полосками коры, окаймлявшими двери, и, конечно же, охапками сухой травы. Ею заполняли особые корзинки, прикрепленные к стенам домов.
На улицах появились первые гости из других мест: гадробийские пастухи, ривийские торговцы, катлинские ткачи. Шумные и любопытные, они слонялись по Даруджистану. От гостей выразительно пахло их собственным и конским потом, отчего в некоторых местах приходилось зажимать нос.