Сады Луны (др. перевод)
Шрифт:
Толстяк поморщился.
– Женщина с отатаральским мечом умеет сражаться. К тому же она была не одна. Поблизости находился тлан-имас.
– Что? – взорвался Муриллио, глаза которого вспыхнули бешенством.
Он попытался поворотить своего мула, но упрямец врос в землю всеми четырьмя копытами. Муриллио колотил его по бокам. Мул мотал головой и не двигался.
– Ты никак спятил, Крюпп? Мы бросили Колля на растерзание этой малазанской фурии и тлан-имасу!
– Дорогой Муриллио, – вкрадчивым голосом ответил ему Крюпп. – Крюпп подумал, что ты понимаешь всю серьезность нашего незамедлительного возвращения в Даруджистан.
Муриллио, забыв
– А ну-ка выкладывай все начистоту, – потребовал Муриллио.
– Что именно я должен выложить перед тобой? – насторожился Крюпп.
– Ты без конца водишь меня за нос, делаешь какие-то туманные намеки. Если ты что-то знаешь, говори. Иначе мы поворачиваем назад и возвращаемся к Коллю.
Видя, как у толстяка забегали глазки, Муриллио усмехнулся.
– Что, думал обмануть меня? Твои уловки провалились, Крюпп.
Толстяк поднял обе руки ладонями вверх.
– Не знаю, в чью голову пришла мысль вернуть Коллю все, что у него предательски отобрали, но Крюппу остается лишь рукоплескать этому замыслу!
Муриллио разинул рот.
«Клобук накрой этого слизняка! Как он пронюхал?»
Крюпп между тем продолжал:
– Но все ваши благородные устремления меркнут, едва мы вспоминаем о серьезной опасности, нависшей над Крокусом. Более того: если Колль прав и эта девчонка находится в чьей-то власти, опасность вырастает до пугающих размеров. Была ли она единственной охотницей за хрупкой жизнью нашего оболтуса? А вдруг тысячи богов и демонов при первой же возможности оттеснят опоннов и завладеют душой Крокуса? Неужели Муриллио, давний его друг, бросит мальчишку на произвол судьбы? Неужели Муриллио утратил способность здраво рассуждать и пошел на поводу у кошмарных картин, порожденных его воспаленным мозгом?
– Хватит! – рявкнул Муриллио. – Убедил. А теперь закрой рот и едем дальше.
Крюпп кивнул и умолк.
Уже под вечер, когда закатное солнце освещало только западные склоны холмов, а все остальные пространство погружалось в сумрак, Муриллио поравнялся с Крюппом и сердито посмотрел на толстяка. Сумерки уберегли Крюппа от этого взгляда.
– Проклятье! Я говорил, что не собираюсь попадаться на его уловки. И надо же, попался! Только сейчас сообразил.
– Муриллио что-то бормочет? – невинным тоном осведомился Крюпп.
Муриллио потер лоб.
– Заклинания от головной боли. Давай останавливаться на ночлег. Крокус с девчонкой все равно не доберутся до города раньше завтрашнего дня. По дороге мальчишке вряд ли будет грозить опасность. Завтра к вечеру мы его нагоним. Лучше бы, конечно, днем. Так они поехали прямо к Мамоту?
– Крюпп очень на это рассчитывает и не боится признаться, насколько устал. Привал – лучшее, что мы сейчас можем сделать. Муриллио разведет костерок и займется приготовлением ужина, пока Крюпп сосредоточится на жизненно важных размышлениях.
– Вот-вот, – невесело усмехнулся Муриллио. – Крюпп ведь не может размышлять, собирая хворост на костер.
Через пару дней после неожиданной встречи с тистеандием и погружения в недра Драгнипура Паран запоздало сообразил: а ведь Рейк не заподозрил в нем малазанского офицера. Иначе бы тистеандий не оставил его в живых. Капитан словно выпадал из поля зрения его возможных палачей: и тогда, в Крепыше, и сейчас. Аномандер Рейк спас его от гончих и подарил свободу. Было ли все это свидетельством благосклонности опоннов? Скорее всего, да,
Так, может, и впрямь удача скрывалась внутри его меча? И все эти подарки судьбы знаменовали поворотные моменты в его жизни? Теперь он сошел с имперской дороги. Слишком долго он шел по этой дороге, вымощенной вероломством и обильно политой кровью. Довольно. Сейчас для него не было более важного дела, чем спасти жизнь людям сержанта Бурдюка. Быть может, даже ценой собственной жизни. Мысль о гибели не пугала Парана.
Он чувствовал, что есть вещи, лежащие за пределами жизни одного человека. Например, справедливость. Она не подчинялась законам людей; возможно, даже боги и богини взирали на нее жадными глазами, не в состоянии до нее дотянуться. Она была подобна солнцу: сияющая, чистая и совершенная. Паран вспомнил рассуждения философов, которых читал, когда учился в Анте. Тогда их мысли казались ему полной нелепицей. Нравственные принципы – утверждали философы – не могут быть относительными и целиком принадлежать миру людей. Философы провозглашали эти принципы непреложным законом всей жизни, ее естественным законом, лежащим вне жестоких инстинктов животного мира или честолюбивых устремлений человечества.
«Очередная погоня за истиной?» – мысленно спросил себя Паран и нахмурился.
Двигаясь по колее, едва заметной в желтой траве, он вспомнил, как однажды заговорил об этом с адъюнктессой Лорной. Сама обстановка, в которой они оказались, располагала к такому разговору. Тогда он впервые и услышал эти слова – «очередная погоня за истиной». Адъюнктесса произнесла их насмешливо-циничным тоном, разом оборвав разговор и отбив у Парана охоту говорить с ней о подобных вещах.
Помнится, его поразило, что эти слова были сказаны не древней старухой, а его сверстницей. Скорее всего, решил он тогда, Лорна избрала самый простой и легкий путь подражания взглядам и суждениям императрицы Ласэны. Но Ласэна жила на свете дольше Лорны, больше видела и имела право так говорить. Лорна, по мнению Парана, такого права не имела. Цинизм и усталость от мира он считал исключительно привилегией императрицы.
Адъюнктесса лезла из кожи вон, делая себя продолжением Ласэны. Только какой ценой? Однажды Паран увидел ее истинное лицо – тогда, в Итко Кане, когда они пробирались по дороге, усеянной трупами растерзанных солдат. Бледное лицо испуганной девчонки. Капитан уже не помнил, что вернуло ее лицу маску адъюнктессы. Возможно, он что-то сказал или тоже ненароком сбросил маску бывалого вояки.
Паран глубоко вздохнул.
«Сожаления, одни сожаления. Упущенные возможности, и после каждой в нас остается все меньше и меньше человеческого; зато мы все глубже и глубже погружаемся в кошмар власти».
Неужели его жизнь уже нельзя повернуть в иную сторону? Как ему сейчас хотелось знать точный ответ на этот вопрос.
С юга на него что-то надвигалось. Паран пока не понимал, что именно, но уже слышал грохот, распространявшийся по земле. Он привстал в стременах, пытаясь получше разглядеть приближавшуюся лавину. Кажется, пыльная буря. Паран развернул лошадь и пустил ее галопом. Проехав не более сотни шагов, он был вынужден остановиться: теперь стена песка и пыли приближалась к нему со всех сторон. Бормоча проклятия, Паран погнал лошадь на вершину ближайшего холма. Ему приходилось видеть пыльные облака и песчаные бури, но они всегда шли с какой-то одной стороны, гонимые ветром. Да и буря ли это? Нет, скорее цокот копыт. Стадо животных? Или конное войско?