Шрифт:
1. Париж, 1973 г.
Утреннее солнце, что так бесцеремонно вторглось в небольшую французскую гостиную через открытые двери балкона, выходящего на благоухающий внутренний сад, медленно заполняло собой свободное пространство, бережно укутывая все золотистым светом. Оно плющом оплетало стены, массивные книжные шкафы, заставленные книгами на французском и русском языках, бежевый диван с его маленькими подушками, на которых изображенные красные розы сплелись между собой, настольные лампы в форме сов, которые ютились на небольших белых тумбочках с двух сторон
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских Врат,
Причастный Тайнам,– плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.
– Как красиво…, – раздался чужой наполненный молодостью и жизнью голос, когда ее собственный уже давно не такой звонкий, как раньше, но все еще сильный, имеющий непоколебимую волю замолк. – Это, кажется, Блок?
Второй голос принадлежал молодой смуглой девушке с темными волосами. Она стояла в дверном проеме, держа на плече небольшую красную сумку. На ней были черные ботинки на высокой платформе, синие джинсы, розовая футболка и джинсовая куртка.
– Верно, – пожилая женщина мило улыбнулась, закрыла книгу и отложила ее на стоящую рядом белую тумбу. – Ты помнишь.
– А как иначе, ты же приучала меня к русской поэзии с самого детства.
– И я рада, что эти труды не прошли даром. Но, Саша, неужели нам уже пора? – пожилая женщина заметно занервничала.
– Нет, бабушка, успокойся. Я просто решила зайти к тебе пораньше, – она прошла внутрь гостиной, бросила свою сумку на диван и, присев на корточки, обняла бабушку. – Сегодня особенный день. Мне не сиделось дома.
– Какая ты еще дуреха у меня! – бабушка засмеялась и, обняв внучку, поцеловала ее в щеку.
– А можно задать тебе вопрос?
– Какой?
– Этот стих… Что он значит для тебя?
– Ох, – женщина немного смутилась. – Давай я расскажу тебе об этом попозже. Ты только не подумай, в этом совершенно нет никакой тайны, просто… Мне нужно найти нужные слова.
– Ну, хорошо, – девушка встала на ноги и выглянула в окно. – Сирень в этом году цветет особенно сильно. А запах какой.
– Да, но лишь с утра. Днем, в жару, невозможно дышать! Ладно, ты завтракала с утра? Может быть, хочешь чего-нибудь?
– Спасибо. Дома перекусила бутербродом.
– Эти Ваши бутерброды… Я Вас к ним не приучала, но что ты, что твоя мать, словно другой еды не знаете! Как она кстати?
– Хорошо. Вчера открывала свою выставку в Марселе. Сказала, почтой вышлет фотографии, чтобы похвастаться.
– Хорошо, но перед кем она собралась хвастаться. Будто рисунков ее никогда не видела. Целый сундук ими заполнен в кладовке,– женщина замолчала, боясь сказать лишнего.
Она любила свою дочь и поддерживала все ее начинания, однако для той творчество всегда стояло на первом месте, а семья на втором. Возможно, она видела в ней слишком явное отражение себя и именно это ей так не нравилось. Но дочка давно выросла и стала слишком известной, чтобы она могла заниматься ее воспитанием. Другое дело ее внучка Александра, которой она заменила мать. В ней она видела новое и светлое будущее для своей семьи.
– Может, тогда хотя бы кофе выпьешь? – не унималась старушка.
– Хорошо, давай.
– Вот и славно, – поднимаясь со своего кресла, радостно произнесла женщина. – У меня вкуснейшие круассаны из булочной по соседству! Ты должна обязательно их попробовать!
2. Париж, 1973 г.
– Вот ты где! Бабушка, сколько раз тебе повторять: не надо уходить одной! – с легкой обидой заявила Александра бабушке.
Несколько минут назад они, как и планировалось, приехали на православное кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Это была их традиция. Вернее традиция бабушки, но поскольку Саша росла рядом с ней, то очень быстро эта традиция стала общей. Каждый год в один и тот же день они возлагали цветы к памятнику участникам Белого движения. Александра знала, что бабушка пережила революцию в далекой России, ей пришлось эмигрировать, спасая свою жизнь. И этой информации ей раньше было достаточно. Но чем старше она становилась, тем больше вопросов у нее возникало. А бабушка с ответами не спешила.
– Ты слишком часто отвлекаешься, милая, – ответила она ей с улыбкой.
В солнечном свете она выглядела бесподобно. Саша всегда хотела быть похожа на нее, но сходство их начиналось и заканчивалось лишь ростом. Обе были высокие. Но на это все. Эти мысли отвлекли ее, а бабушка не стала мешать. Она пошла дальше мимо мраморных памятников и белоснежных гробниц. Темная непрозрачная шаль обволакивает ее голову и, спадая на плечи, обвивает ее тело. Ее лицо, не смотря на морщины и дряблую кожу, еще не растратило свою прежнюю красоту. Она идет ровно и прямо, словно вот-вот выйдет на сцену и закружится в головокружительном вальсе.
– Так, ты читала эти фамилии! – догоняя, кричит девушка. – Все эти люди творили историю своими руками! Бываю тут каждый год и каждый раз не могу пройти мимо.
– Вот именно так…творили, – грустно заметила она. – Все это осталось в далеком прошлом, зайка. Осталось там вместе с трагедиями, к которым привели их поступки, – женщина аккуратно приседает и кладет небольшой букет цветов к постаменту.
– Он был тоже таким? Его поступки тоже привели к трагедиям? – спустя какое-то время спросила Саша.