Сафар-наме, или Книга Странствий
Шрифт:
Хотя скорее – нравится. Ведь что по нашим законам, что по мусульманским, женщину никто не должен видеть, кроме её ближайших родственников. И потому одежды у неё глухие, тёмные. А девы славянские одеты в длинные светлые сарафаны, узорами расшитые, в ушах да на шее украшения разные. И оттого сердце кровь гонит по жилам всё быстрее и быстрее.
Но вот что касается еды… О том, как готовят в цивилизованных странах, этим варварам не ведомо. Как не известны и гастрономические изыски, понятные лишь гурманам. Впрочем, за год своих странствий я научился смотреть на всё, что можно жевать, в благожелательном свете. Да и с другой стороны – не попади сюда, разве узнал бы я вкус лосятины (очень похожей кстати на вкус мяса онагра)? Да и грибы мне понравились чрезвычайно. Дома у нас грибы никто за еду не держит, а оказалось, что жареные лисички очень даже хорошо идут под медвежатину и пиво. А вот хмельной мёд напомнил мне чем-то наш набиз.
– Я сама эти грибы жарила, – шёпотом сообщила мне Снежка.
– Здорово у тебя получилось, – одобрительно кивнул я. – Никогда лучше не пробовал!
И видит Ахурамазда, я сказал ей чистую правду.
– Правда? – лишь по шевелению губ я догадался, что она произнесла.
– Послушай, – спросил я у девушки. – Ты что, боишься меня? Неужели я такой страшный? У себя на родине девушкам я нравился.
– Немножко, – призналась Снежка. – У тебя глаза такие чёрные, словно в них ночь поселилась. И брови тоже чернющие такие, густые. И сам ты на хищную птицу похож.
– Точно, – признался я ей. – Вот ночью ты станешь моей, а я обернусь огромным беркутом, схвачу тебя в когтистые лапы и унесу в далёкие горы, в своё гнездо…
(Как написал по подобному случаю один мой знакомый поэт из Шираза:
– Шути мой друг, но меру знай,
Не перелей веселье через край,
Иначе ядом обернётся шутка,
Пожнёшь тогда печальный урожай).
Снежка так и обмерла от моих слов. А за столом вокруг нас воцарилась зловещая тишина.
– Ты что? Оборотень? – медленно спросил меня Несмеян.
Дёрнул же меня проклятый Друга так неудачно пошутить. Я для всей деревни таинственный чужак, наверняка опасный, раз так легко вылечил Илью. Так что они вполне могли представить себе, что я владею превращениями. Ох, и как же теперь выкрутиться из этого положения?
Я медленно поднял руки вверх в знак примирения:
– Это шутка! Приношу свои извинения! Это только шутка!
– Плохая это шутка, – произнёс шейх, приподнявшись и нависая над столом: – За такую шутку и смерть принять не долго. В наших краях не любят оборотней. Так что было бы не худо убедить нас немедленно в обратном.
– И как же? – с опаской спросил я.
– Солнце уже зашло, поэтому лучше подойдёт испытание огнём. Это просто. Возьмёшь голой рукой красный уголёк из костра и удержишь его, пока не остынет. Не сумеешь удержать, значит, ты оборотень. Сумеешь, значит, обычный человек.
– Согласен, – легко согласился я.
Да будет благословен мой учитель Умар Гиясаддин за то, что научил меня терпению и выдержке и за то, что показал, как можно управляться с огнём, повергая в трепет непосвящённых.
Окружённый толпой деревенских жителей я прошествовал к центральному костру, ярко пылавшему в центре площади, где проходил пир. Илья всё это время не вмешивался в происходящее, но подбадривающее подмигивал каждый раз, ловя мой взгляд.
Между тем не всё оказалось так просто. Несмеян долго и придирчиво вглядывался в угли, пока не подцепил на кузнечные щипцы показавшийся ему подходящим:
– Вот этот. И помни, ладонь раскроешь, только когда я скажу.
Я медленно отдышался, затем постарался расслабиться и, резко, с присвистом выдохнув воздух, подставил ладонь под мерцающий алым уголь, размером с перепелиное яйцо. Мгновенно сжав как можно плотнее пальцы, я удержался от крика и сконцентрировался на поддерживающей мантре.
Время как обычно замедлило свой ход, так что я успел прочесть мантру целиком, прежде чем услышал голос шейха:
– Хватит! Раскрой ладонь.
Стиснув зубы, я заставил пальцы разжаться. На ладони остался потухший почерневший уголёк. Я стряхнул его на землю и обдул ладонь, а затем показал её собравшимся. Кожа сильно раскраснелась, но не обгорела до черноты. Вполне возможно, этому живая вода помогла, которую я успел пригубить.
– Ты чист, князь! Это хорошо, – улыбнулся мне Несмеян. – А то бы пришлось убить тебя. Ну, всё, за столы! Есть отличный повод выпить. Наш гость доказал, что он хороший человек.
И застолье возобновилось с удвоенной силой. Снежка осторожно коснулась меня. Я повернулся к невольной виновнице моего испытания.
– Я рада, что ты не оборотень, – сказала она и виновато-облегчённо вздохнула.
– А уж как я рад! Ты и представить себе не можешь, – ответил я и приобнял её за талию.
В это время за столами вспыхнул горячий спор, затеянный шейхом, по поводу названия деревни. Предложения сыпались со всех сторон, как, впрочем, и возражения. Спорщики побойчее уже вовсю намеревались подкрепить свои доводы кулаками. Но тут встрял один неприметный мужичок, доселе больше молчавший:
– Братцы. Послушайте, что скажу! Я знаю, как назвать нашу деревню так, чтоб соседи от зависти лопнули! Вот кто сейчас сидит рядом с нашим Несмеяном? Вы посмотрите только! Это же воин! Да? Сам весь чернющий! Да? Ну вот! Поняли?
– Не-а, – дружно ответили из-за столов.
– Вот балбесы, – сокрушённо вздохнул оратор. – Чёрный Воин, по-печенежски будет Кара Чар! И мы нашу деревню назовём Карачарово! Поняли?
– Ух ты, – ответили из-за столов.
– … М-да, – одобрительно покачал головой Несмеян. – Лихо ты закрутил, Драган. Не зря видать в неволе у кочевников помаялся, вишь языкам-то как обучился. Хм, Карачарово? Быть по сему.
– Добре, добре, – застучали кружками по столам собравшиеся.
Я тоже с удовольствием присоединился к тосту. Не каждый же день в мою честь называют деревни! Но хмельной мёд оказался довольно коварным. Хотя быть может дело в количестве выпитого? Я стал было терять нить разговора и восхотел только одного – тихонько отсидеться до конца пирушки, но тут меня позвал довольный Иван абу Ильяс:
– А что это наш гость молчит?
И за столами дружно закричали:
– Слово гостю!..
***