Сага о Бельфлёрах
Шрифт:
Гидеон задумчиво погладил Маркуса по шее. Ему всегда нравился этот жеребец — год назад он хотел даже выкупить его у Николаса, а сейчас лошадь словно стала выше, чем запомнилось Гидеону, и мышцы на боках у нее налились. Красивый золотисто-гнедой жеребец с крупной асимметричной звездой на лбу и белыми пятнами на трех коленях. Под ладонью Гидеона Маркус задрожал и потянулся к нему мордой. Но Гидеон знал, что лучше ему поостеречься.
Он отступил и, исполняя ритуал прощания, сказал:
— Может, после скачек ты решишь его продать, — и улыбнулся, показывая, что шутит.
Николас фыркнул и рассмеялся. Его прищуренные серые глаза лучились весельем.
— Да, может, у тебя денег не хватит, — воскликнул он.
После этого друзья разошлись. Вот таким — знакомое слегка озадаченное лицо, рука, поднятая в шутливом предостережении, повторяющая прощальный жест самого Гидеона, — Николас Гидеону и запомнится…
Наконец, закончили седлать. «Вывести лошадей!» — разнеслось в раскаленном воздухе. Когда их повели к старту, зрители принялись выкрикивать:
Лея бесстрастно наблюдала за дорожками. Она осталась сидеть, даже когда все остальные повскакивали с мест. Маркус, Ангелок… и Юпитер (который на ослепительно яркой дорожке под мощной фигурой своего наездника выглядел старше всех остальных лошадей)… А за Юпитером, догоняя его, — гнедой жеребец с темными, развевающимися гривой и хвостом и нетерпеливым всадником — неестественно согнувшись, тот припал к седлу и быстро нахлестывал свою лошадь.
Первую милю Маркус шел впереди, изящная серая кобылка, казалось, готова была в любой момент опередить его, Юпитер с гнедым жеребцом боролись за третье место, а остальные шли сзади; крики зрителей умолкали, а затем снова нарастали, с неистовостью истерии. Лея прикрыла глаза — и тут увидела лошадь Бельфлёров — ее лошадь, лошадь ее мужа, — несущуюся к финишу с развевающимися на ветру шелковой гривой и хвостом. Мы не можем проиграть, спокойно думала она. Дитя у нее под сердцем убедило ее в этом. Разрешило заглянуть в будущее, узнать. Мы не можем проиграть, увещевала она себя. Будущее уже существовало.
Открыв глаза, она оглядела беспокойную толпу и увидела, что теперь гнедой вырвался на третье место, большой белый конь, которому явно приходилось нелегко, шел следом… — а резвая кобылка обогнала самого Маркуса. (Конечно, Юпитер вынослив и способен продержаться дольше остальных. Но и Маркус — лошадь сильная и бежит сегодня лучше, чем когда-либо, он вырвался вперед еще на старте. Какие, наверное, сейчас страсти бушуют на душе у Николаса! Но нет, обойти Гидеона — об этом он пусть даже не мечтает.) Близнецы встали на сиденья, даже Корнелия поднялась с места, бормоча что-то под нос. Дети Юэна отчаянно вопили: «Давай! Давай! Давай!» Лея вздрогнула — то ли от криков, то ли от внезапного едва заметного покалыванья в животе — и подумала: Бельфлёры должны вести себя с достоинством, на них обращены взгляды всех вокруг. Но нет, даже дед Ноэль кричал и тряс кулаками. Его изборожденное морщинами лицо покраснело, на лбу вздулись похожие на червей вены; на памяти Леи он еще никогда не бывал таким разъяренным. Элегантный костюм из белого льна с жилетом в горошек и галстуком, который родственники уговорили его надеть, теперь висел на нем тряпкой, словно за эти короткие минуты со старика сошло несколько фунтов. Мы не можем проиграть, — хотела успокоить его Лея, — поэтому поберегите себя, не изводите себя так, ваш сын вас не разочарует!
Когда последняя миля гонки уже маячила впереди, Юпитер рванулся вперед. Лея знала, что так и будет. Юпитер, Гидеон, Бельфлёры, Лея, еще не рожденный ребенок. Зрители бушевали. Кобылка героически держалась впереди, время от времени паренек-наездник поглядывал через плечо, проверяя, далеко ли Маркус — а Маркус был очень близко, — и все время подхлестывал кобылку, чтобы она скакала еще быстрее. Третьим был гнедой, а Юпитер, лавируя, пытался обойти его. Гидеон склонился к массивной шее жеребца и хлыст в ход не пускал. Лея не сводила глаз с выбивающих дробь копыт. Как же их много! Мимо пролетали гривы, хвосты, ноги, какие же все-таки красивые создания, не важно, кто из них придет первым, они все прекрасны. Но победить должен Гидеон. Победить должен Юпитер. Они лучились сиянием, полным крошечных мерцающих радуг, не исчезающих, даже несмотря на скорость. Белая дорожка. Бесконечная белая дорожка. Белый жеребец теперь казался просто огромным, его тень — гигантской. Лея сглотнула, ощущая привкус пропитавшей воздух пыли. Она подняла взгляд и увидела, что небо потемнело, потемнело внезапно, а из-за вздувшегося черно-лилового облака, словно играя, выгладывает солнце.
А потом возник вихрь. Песчаная воронка. Внезапно, прямо на дорожке, на финишной прямой. Танцуя, он двигался навстречу лошадям. Высота его была футов десять — двенадцать. Вьющийся. Змеящийся. Он словно никуда не спешил, однако, не прекращая своего танца, стремительно приближался… Сейчас Юпитер быстро нагонял остальных. На повороте он обогнал гнедого, и тот вдруг остался позади;
Гонка почти завершилась. Зрители кашляли, орали и неистово размахивали руками. На финишной прямой Николас, опустив голову и потирая затянутой в перчатку рукой глаза, принялся кричать на Маркуса, а после ударил его хлыстом. Но лошадь выдохлась, а пыльный столб танцевал уже совсем рядом, словно поддразнивая его, и Юпитер нагонял их — он словно стряхнул с себя дрему и как будто не замечал ни вихря, ни покрывшей весь ипподром пыли. По щекам Леи ползли слезы. Юпитер вырвется вперед, Юпитер придет первым… А Николас все сильнее размахивал хлыстом, точно в отчаянии, и Маркус, хоть и пошатываясь, рванулся вперед, с усилием отталкиваясь задними ногами. Несмотря на пыльный столб, ему удалось прибавить шаг: один отчаянный рывок, потом еще один! — его лоснящиеся от пота каштановые бока вздымались, глаза закатились, а из раскрытой пасти капала пена. Юпитер, который теперь шел вторым, похоже, совершенно не устал и даже не замечал пыльного столба — а тот теперь достигал в высоту футов пятнадцати и двигался вместе с лошадьми к финишу. Стоя у ограды, широко расставив ноги, чтобы равномерно распределить вес, Лея вдруг заметила, что обеими руками вцепилась в перила, что костяшки пальцев у нее побелели, а под кожей проступили кости. Гидеон! — умоляла она. — Николас! Белый жеребец был намного крупнее каштанового. Когда он нагнал Маркуса, его гигантская темная тень накрыла коня-соперника, и тот вдруг весь задрожал. Николас потер рукой глаза. И лошадь, и всадник громко закричали — пыльный вихрь внезапно выбросил к ним щупальца, впиваясь в глаза лошади, по-змеиному обвиваясь вокруг ног. Маркус метнулся в сторону, Гидеон с большим мастерством удержал Юпитера, и тут Маркус неожиданно споткнулся — он упал, ткнулся мордой в землю, перебросил всадника через голову прямо на ограду, — а Юпитер, не замешкавшись ни на секунду, промчался мимо.
Так Гидеон Бельфлёр выиграл на своем белом жеребце Юпитере гонку в Похатасси. А еще (как поговаривали местные) заработал значительную сумму. Потому что Бельфлёры, будучи Бельфлёрами и отдаваясь азарту, всегда делали немалые ставки. Поговаривали, что ставок они сделали множество, под чужими именами, будто в тот знаменательный день они сколотили небольшое состояние — хотя, разумеется, никто из самих Бельфлёров подобные темы не обсуждал. Если сосед, столкнувшись с Ноэлем Бельфлёром в городе или повстречав его на дороге верхом на его любимом длинноногом жеребце Фремонте, говорил: вы тут недавно порядочно выиграли, а? — Ноэль, бывало, растерянно хмурился и бормотал что-то о призовых, мол, лошадям теперь хватит на овес, а его сыну на виски.
Говорили, что Гидеон предлагал весь выигрыш — двадцать тысяч долларов — Фёрам. Но Фёры, конечно, отказались, с какой стати им брать у Бельфлёров деньги, да еще при таких обстоятельствах? Я не хочу, я не заслужил, это такое горе, — невыразительно бормотал Гидеон, но с чего бы Фёрам слушать его? Даже Бельфлёрам — с чего им его слушать? Во время бдения у гроба отец Николаса отвернулся от Гидеона, несмотря на то что знал — не мог не знать! — что Гидеон не виноват, действительно не виноват в смерти его сына. (Маркус умер сразу же, сломав шею, Николас же промучился в агонии еще один день и одну ночь; у него была проломлена грудь, переломаны руки и ноги… Кобылка Ангелок тоже погибла — ранения у нее были настолько серьезными, что владельцу не оставалось ничего иного, как пристрелить ее. Зато ее наездник, пусть пострадавший и, возможно, искалеченный на всю жизнь, смерти, к счастью, избежал.)
В смерти Николаса не было вины Гидеона, и тем не менее Фёры не желали более ни видеть его, ни даже слышать его имени. В жалости со стороны Бельфлёров они не нуждались, в их слезах тоже, как и в присланных Бельфлёрами на погребение корзинах с цветами — лилиями и белыми ирисами. Разумеется, не Гидеон был виновен в случившемся, винить его было не в чем, это понимали и самые безутешные из Фёров — и должен был понимать каждый! — однако они отвергали его возражения, его скорбь и не желали видеть его покрасневшие глаза и чуять его сладковатое от виски дыхание.