Сага о Форсайтах, том 2

Голсуорси Джон

Зафиксировать очертания и краски целого периода — задача непосильная для романиста вообще, а для автора этих строк — и подавно; однако попытаться в какой-то мере выразить дух этого периода, несомненно, входило в его замысел, когда он работал над этой последней трилогией. Наше Настоящее, подобно цыплятам ирландца, бегает так быстро, что подсчитать и подытожить его невозможно; в лучшем случае удается сделать с него ряд моментальных снимков, пока оно спешит на поиски Будущего, понятия не имея о том, когда, где и как это Будущее наступит.

В 1886 году, когда начиналась «Сага о Форсайтах», у Англии тоже не было будущего, ибо Англия в то время считала, что ее настоящее будет длиться вечно, и дремотное ее существование тревожили только два жупела — мистер Гладстон и депутаты от Ирландии.

В 1926 году, когда кончается «Современная Комедия», Англия стоит одной ногой в воздухе, а другой в автомобиле «Моррис Оксфорд» и

кружится, как кошка, ловящая собственный хвост, приговаривая: «Если б только понять, где мне хочется остановиться!»

Все сейчас относительно; и нельзя уже с уверенностью положиться ни на что: бог, свобода торговли, брак, консоли, уголь и касты — все одинаково неустойчиво и зыбко.

Повсюду сейчас перенаселение, и нет места, где бы можно было прочно осесть, если не считать обезлюдевших сельских районов, в которых жить, по общему признанию, скучно и, уж конечно, не выгодно.

Все пережили землетрясение, длившееся четыре года, и разучились спокойно стоять на месте.

И все же английский характер изменился очень мало, а может, и совсем не изменился. Доказательством тому явилась всеобщая забастовка, которой открывается последняя часть этой трилогии. Мы и поныне представляем собою народ, не выносящий резких скачков, с опаской относящийся ко всяким крайностям, черпающий силы в своем защитном юморе, уравновешенный, не терпящий вмешательства в свои дела, беспечный и расточительный, но наделенный способностью быстро оправляться от потрясений. Мы ни во что особенно не верим, но мы верим в самих себя. На этой черте английского Характера стоит остановиться. Почему, например, мы постоянно ругаем себя? Да просто потому, что у нас нет комплекса неполноценности и нам все равно, что о нас думают другие. Ни один народ в мире не производит впечатления такой неуверенности в себе; ни один народ в глубине души так в себе не уверен. И, между прочим, кое-кому из наших общественных деятелей, которые склонны в своих речах чрезмерно прославлять британцев, не мешало бы помнить, что в самопрославлении таятся зачатки комплекса неполноценности. Только у тех, кто достаточно силен, чтобы молчать о себе, хватит сил для веры в себя. Эпоха, которую мы переживаем, наводит на превратные суждения об английском характере и о положении Англии. На самом же деле нет страны, где на вырождение человеческого материала имелось бы меньше шансов, чем на нашем острове, потому что никакая другая страна не обладает климатом столь изменчивым и не способствующим расслаблению характера, столь закаляющим и здоровым. Это замечание следует иметь в виду при чтении дальнейших строк предисловия.

В наше время от раннего викторианства не сохранилось ничего. Под ранним следует понимать викторианство старых Форсайтов, которое уже в 1886 году шло на убыль; зато сохранилось, и еще очень сильно, викторианство Сомса и его поколения, уже склонного к самоанализу, но не в такой степени, чтобы прийти через него либо к самобичеванию, либо к самозабвению. И как раз на фоне этой более или менее постоянной величины отчетливее всего выступают очертания и краски нынешнего поколения, до крайности склонного к самоанализу и ничего не принимающего на веру. Старые Форсайты — старый Джолион, Суизин и Джемс, Роджер, Николас и Тимоти — прожили свою жизнь, ни разу не задумавшись над тем, стоит ли вообще жить. Процесс существования казался им очень интересным, очень увлекательным, и если в глубине души они едва ли верили в загробную жизнь, зато у них была твердая вера в свой собственный прогресс и в накопление богатства для своих детей. На смену им пришли молодой Джолион, Сомс и их сверстники — люди хоть и впитавшие с дарвинизмом и университетским образованием серьезные сомнения относительно загробной жизни и способность мыслить достаточно интроспективно, чтобы скептически отнестись к факту собственного прогресса, но сохранившие и чувство собственности, и желание обеспечить свое потомство и жить в нем. Поколение, которое пришло в мир, когда королева Виктория из него ушла, решило, под влиянием новых взглядов на воспитание детей, в связи с новыми способами передвижения и в результате войны 1914— 1918 годов, что все на свете требует переоценки. И поскольку у собственности сейчас, судя по всему, почти нет будущего, а у жизни и того меньше, это поколение пришло к выводу, что жить нужно теперь или никогда и нечего портить себе кровь заботами о своих отпрысках, буде таковые появятся на свет. Я не хочу сказать, что нынешнее поколение любит своих детей меньше, чем предыдущее,— в таких коренных вопросах человеческая природа не меняется,— но когда все в жизни так неустойчиво, обеспечивать будущее за счет настоящего как будто уже и не стоит.

В этом, по существу, и заключается разница между нынешним поколением и его предшественниками. Люди не станут обеспечивать себя на будущее, которого они себе не представляют.

Все это, конечно, относится

лишь к той десятой примерно части населения нашей страны, которая находится выше линии, отделяющей имущих от неимущих; ниже этой черты Форсайтов нет, а следовательно, нет нужды заглядывать сейчас в эти глубины. К тому же, разве когда-нибудь, даже в раннюю эпоху Виктории, думал о будущем хоть один рядовой англичанин, имевший меньше трехсот фунтов годового дохода?

Итак, эта «Современная Комедия» идет на фоне более или менее постоянной величины, какую являют собою Сомс и его сват сэр Лоренс Монт — легковес и девятый баронет, а также второстепенные неовикторианцы: неизменно довольный собою мистер Дэнби, Элдерсон, мистер Блайт, сэр Джемс Фоскиссон, Уилфрид Бентуорт и Хилери Черрел. Из сочетания их странностей, вкусов, достоинств и взглядов получается довольно полное и крепкое прошлое, по контрасту с которым ярче выступает настоящее —

Флер и Майкл, Уилфрид Дезерт, Обри Грин, Марджори Феррар, Нора Кэрфью, Джон, Рафаэлит и другие эпизодические персонажи. Все многообразие современной жизни — даже той, что развертывается выше ватерлинии собственности,— не уложить и в двадцать романов, так что эта «Современная Комедия» неизбежно явится лишь очень неполной характеристикой нынешнего поколения, но, пожалуй, не будет клеветой на него. Символика — скучная вещь, поэтому нужно надеяться, что не все уловят некоторое сходство между судьбой Флер и судьбою ее поколения, занятого погоней за счастьем, которое у него отняли. Несомненно одно: молодое поколение сейчас мечется и ни б чем не уверено. Что ждет его в будущем? Достигнет ли оно покоя и удовлетворенности? Как это все утрясется? Кто знает, утрясется ли вообще когда-нибудь жизнь? Ждут ли нас новые войны, посыплются ли на нас новые изобретения, до того как мы успеем освоить и переварить предыдущую порцию? Или судьба снова, как при Виктории, даст нам передышку, во время которой заново переоцененная жизнь успеет отстояться, а собственность и порожденные ею взгляды снова поднимут голову?

Впрочем, как бы полно или неполно «Современная Комедия» ни отражала дух эпохи, она, в основном, продолжает повесть о жизни, возникшую из встречи Сомса с Ирэн в 1881 году в борнмутской гостиной, повесть, которая могла кончиться лишь сорок пять лет спустя, когда лопнула ее главная пружина и Соме покинул мир живых.

Автор этой хроники, которого нередко спрашивали, что символизирует собою Соме, затрудняется ответить на этот вопрос. Каков бы ни был Соме, он, во всяком случае, был честен. Он прожил свою ни в ком другом неповторимую жизнь, и теперь он спит. И да простится автору мысль, что смерть его была не совсем случайна; ибо, как ни далеко мы отошли от культуры и философии древних греков, и теперь еще есть доля истины в старинном греческом изречении: «То, что человек любит превыше всего, рано или поздно его погубит».

Джон Голсуорси

КОММЕНТАРИИ

Стр. 9. В этот памятный день середины октября 1922 года...— В середине октября 1922 г. на собрании консерваторов в Карлтон-Клубе обсуждался вопрос о дальнейшем сотрудничестве с либералами и участии в коалиционном правительстве, возглавляемом лидером либеральной партии Ллойд Джорджем. Большинство консерваторов проголосовало против коалиции. На следующий день Ллойд Джордж подал в отставку, парламент был распущен и было объявлено о новых всеобщих выборах.

...мимо клуба «Смена»...— Очевидно, имеется в виду Реформ-Клуб, который считался штаб-квартирой либеральной партии,— занимал на улице Пэл-Мэл здание по соседству с Карлтон-Клубом.

Стр. 10. ...глядя на одного из бронзовых британских львов на Трафальгар-сквер...— один из четырех львов у подножия памятника адмиралу Нельсону на Трафальгарской площади.

Уайтхолл — одна из главных улиц в западной части Лондона, на которой размещается ряд правительственных учреждений,— ведет от Трафальгарской площади на юг к Вестминстерскому аббатству.

Чэринг-Кросс — находится по соседству с Трафальгарской площадью, обычно весьма оживленная часть города; отсюда начинается улица Стрэнд, за нею на восток Флит-стрит — район, известный как средоточие издательств и редакций газет.

Гладстон Уильям (1809—1898)—один из крупнейших политических деятелей Англии, лидер либералов, четырехкратный премьер-министр Великобритании, известный своей изворотливостью, умением маневрировать.

Дизраэли Бенджамин (1804—1881)—политический и государственный деятель Англии, лидер консерваторов, внесший своей деятельностью значительный вклад в расширение британской колониальной империи.