Сага об орке. Выбор сделан
Шрифт:
Наконец до меня дошло, что одежда местами заледенела колом, волосы смерзлись в ледяные сосульки. На лице застыла маска из смерзшейся крови и льда. А еще я замерз! Я офигеть как замерз! Я даже переставал чувствовать пальцы стоп!
Через час я сидел в жарко натопленной палатке у пылающего очага, и пытался согреться, завернувшись в два сухих плаща. Один мой, так и лежавший под навесом, а второй рваноухого Ларса. Хороший плащ. Такой же толстый как мой, но из более мягкого сукна. И приятного светло-серого цвета.
Никакой брезгливости не испытывал. С чего бы? Я ж не с трупа снял. Да и с трупа я бы сейчас не побрезговал. Моя промокшая одежда сушилась здесь же, на натянутых веревках. Хорошо хоть нашлась сухая рубаха и носки.
Трясло все меньше, я даже с жадностью сожрал пересушенную рыбу. Хорошо угли под ней почти погасли, иначе мне бы остались одни угольки. С удовлетворением вспомнил распахнутые в ужасе глаза толстяка, злорадно подумал: хер тебе, а не моя рыба. Теперь ты ее сам будешь кормить.
Где-то в глубине души я удивлялся: мне было ничуть не жаль толстяка. Да, я довольно жестоко с ним обошелся, можно сказать утопил тяжелораненого. Но если надо — сделал бы и еще раз.
Как так? Я же городской мальчик, почти что ботаник… Ну, сам-то я себя таковым не считал, но ведь я программер и геймер, а для большинства это и есть — он, ботан. Вырос в благополучной обстановке, мне не нужно было выгрызать кусок у соседей чтоб выжить. Да, я прожил здесь несколько месяцев, ну и что? Почему во всех фильмах герой после первого своего убийства мучается угрызениями? Иногда его даже тошнит, чтоб показать, как ему плохо… А я сожрал сейчас четыре сильно зажаренные рыбины, и хочу еще!
Ладно, рефлексию нафиг, надо думать, что делать дальше. Рыбалку, конечно, побоку… Не, сегодняшний улов я, конечно, заберу, но категорически не хочу оставаться здесь еще ночь. И день… Один… Надо к Гунару.
Да! Точно! Ведь мужики до сих пор ищут моих грабителей! Значит надо их предупредить. Заодно может и опознают, что за типы. Жаль, конечно, что не выпытал у толстого где они обретались, скорее всего мое барахло и рыба найдется там.
Я выглянул на улицу. Блин, скоро вечер, а одежда еще не высохла полностью. Плохо… Ну значит придется не останавливаться на обратном пути, а переть как паровоз вплоть до тепла! Волокуши оставляю здесь, вряд ли тут появятся подельники сегодняшних покойничков.
Решение принято, в спешке стал собираться. Трофейный щит и копье закинул в палатку, себе взял Фродин, так и валявшийся на берегу с торчащим из него Фродиным же копьем. Эти привычнее.
Подошел к лежащему у самых мостков арбалету. Да-а-а… Больше мне из тебя не стрелять — бессильно обвисшая тетива сразу же бросилась в глаза: один из рогов все же надломился.
Я бережно взял свое оружие, осмотрел, оглаживая ладонью брус ложа, лук… Спасибо тебе, ты был первый, кто проложил мне путь к мечте. Ты станешь родоначальником того оружия, что заставит со мной считаться… Подчинившись неведомо откуда взявшемуся порыву, широко размахнулся… и мой первенец, мое верой и правдой служившее оружие описав широкую дугу скрылось во всплеске где-то на середине фьордика.
— Это тоже тебе, — прошептал я себе под нос.
Уже поднимаясь на верх, когда проходил тот участок склона, с которого первым открывается вид на пляж когда я спускаюсь, и можно было кинуть последний взгляд перед уходом, меня вдруг что-то как будто толкнуло.
Замер, вцепившись в веревку, стараясь поставить ноги так, чтоб они не скользили, повернулся. Все тело пробило ледяным ознобом, даже рука дернулась.
На пляже, перед палаткой стояла серая лошадь. Я протер глаза. Обычная серая лошадь. Она переступила копытами, слышно было как всхрапнула, облачко пара вылетело из ноздрей. И взглянула в мои глаза осмысленным, каким-то человеческим взглядом.
«Год».
Вздрогнул. Мне послышалось? Или это у меня в голове?! Что за…?!! Удушающий, мистический страх объял, сжал ледяными пальцами сердце, заставил часто-часто дышать…
А лошадь заржала, подняв голову, еще раз одарила своим пронзительным взглядом и бросилась в расступившиеся перед ней воды фьорда, который я по недомыслию считал своим.
— А знаете, чему до сих пор удивляюсь? — я задумчиво охватил обеими руками большую глиняную кружку с горячей медовухой и грел на ней ладони, — Я полночи не мог уснуть, прокручивал в голове… — пожевал губами, подбирая слово, — эти события. Знаете, что самому странно?…
— Не томи, — не выдержал Колль, когда мое молчание затянулось.
Было позднее утро следующего дня. Вчера я уже почитай что ночью постучался в закрытые ворота Гунаровой усадьбы. За сколько я долетел до нее от побережья, для самого загадка. Помню, что часть дороги я мчал коньковым шагом, неплохо кстати получалось, хоть технику еще ставить. Помню в несколько подъемов так и влетел. А еще помню, что вперед меня гнала не только влажная одежда и страх замерзнуть если сбавлю темп. Вперед гнал страх. Нерациональный, мистический. Да, я слышал и раньше лошадиный топот на пляже. Но я думал, что это мое воображение. А сейчас? И что это, «Год»?
Меня, от которого натурально валил пар впустили, тут же была организована баня. Помню кто-то раздевал мою тушку, кто-то хлестал веником, поддерживал под руку, когда я размякший шел одеваться. Затем я впихнул в себя немного горячей еды, влил кружку чего-то алкогольного и был препровожден спать. Утром меня даже будить не стали.
А сейчас я сидел за столом со всеми свободными мужчинами Гуннаровского одаля, и излагал события вчерашнего дня, с некоторой, конечно, редакцией.
— Мне удивительно то, что страшно не было. — черт, как же пафосно это звучит! — Было дико напряжно, как… — хотел сказать «как в ответственной компьютерной зарубе», когда знаешь, что тебя-то, сидящего за монитором не убьют, но если наложаешь: подставишь всех, и обосрешь всё, будут проблемы, — Было не страшно, было… — попробовал подобрать слово, сдался, — не знаю. Боялся конечно, но не умереть, нет. Не справиться, не успеть, не заметить, не сообразить вовремя.
— Все боятся, Асгейр, — подбадривающе прогудел Колль, — только одни боятся потерять жизнь, а другие боятся потерять честь. Подвести товарищей, оказаться недостойными пира Одина… Просто значит ты — из вторых.
Черт возьми! Такие слова от дубленного ветерана, походного кузнеца просто как бальзам на душу!
Сидящий справа Хельми с размаху хлопнул меня по плечу.
— Ну что? Как говориться, с потерей девственности! А я говорил, что Асгейр не рожден быть крестьянином?
Блин, и ты тоже это говорил? Какой-то «клуб» собирается, и все это говорили.