Саги Орлиных Гор. Сердце Варвара
Шрифт:
– Да, – сказал Артагон, желая поскорей закончить этот разговор, который обнажил все его тайны перед лицом мага, – я был к этому готов. Ваши послы всё передали мне, и у меня было время подумать.
– И что вы скажете?
– Я согласен.
– Он согласен! – возликовал Софиль.
– С каким-то грустным лицом вы даёте согласие, – заметила королева Унфиль.
– Моя дочь, – вздохнул Артагон, – вы же понимаете, как она на это смотрит.
– Это меньшая проблема, – отмахнулась Унфиль. – Вы же не собираетесь спрашивать её желания? Вы король. Это дело народов. Ради жизни тысяч людей и сильфов нужно пожертвовать собственными интересами. Не хочет выходить замуж? Я её понимаю. Я тоже была молодой.
Софиль сделал вид, что не слышит этого, изучая картину на стене.
– Но это нужно… Воспитывайте дочь строже, – сказала Унфиь. – В наше время девицы совсем распустились.
– Хорошо, – ответил Артагон, – у нас нет другого выхода. От этого брака зависит всё будущее наших народов. Вы правы.
Софиль достал из-за пазухи свиток – договор о заключении брака. Все трое подписали его здесь же. Сильфы удалились для подготовки к очередному балу. Артагон снова вздохнул: «моя единственная, любимая девочка…».
– Я всё, конечно, понимаю, – раздался из дальнего угла голос мага, – сильфы применили магию убеждения сейчас. Но ты, Артагон, сказал, что уже давно принял это решение. Как же понимать это?
Сараней скинул плащ и обнаружил себя для глаз Артагона в кресле.
– Что тебе до того, маг? Это дела государственные. К миру духовному никакого отношения они не имеют.
– Ошибаешься, – Сараней был мрачен, а глаза его пылали, – то, что вы творите тут, на земле, в высших сферах отдаётся немыслимой силой!
– О чём ты, маг?
– Думаешь, это просто формальный договор? Думаешь, когда здесь продают человеческую душу, ничего не трещит по швам там, наверху? Разве любовь уже ничего не значит? Эта высшая сила, эта основа мироздания! Как же измельчали ваши нравы…О, я счастлив, что живу в пустыне и не оскверняю своих глаз вашим падением!
– И сидел бы себе в своей пустыне! – Артагон тоже перешёл на крик. – Так нет же – смотрите на него! Ходит по земле, баламутит всем головы.
– Я бы и сидел. Но силы бездны вызвали меня к себе. Эом! – Сараней весь сморщился от этого слова. – Бездна Ничто проснулась и скоро поглотит этот мир.
– Опять старая песня. Что случилось с тем добрым Саранеем, который мог посидеть со мной у камина с бокалом вина за разговорами о лучших днях?
– Не знаю, о ком ты говоришь – я никогда не пил с тобой вина.
– Но ты хотя бы не читал мне нотаций. Мне всегда было приятно принимать у себя весёлого друга из дальних земель, несущего с собой умиротворение. А теперь твои речи сеют панику! К чему это, Сараней?
– К тому, что кому-то пора пробудить людей от спячки и сказать, что пора готовиться к трудностям.
– И как же это касается меня и Мэлы?
– Король Артагон! – Сараней поднялся из кресла и подошёл к нему, при том Артагон слегка попятился. – Позволь мне рассказать историю, как сама бездна пришла ко мне в гости. И что я услышал от неё. Это касается именно твоей дочери… и её сердца, которое ты хочешь продать.
***
Артагон был настолько растерян и подавлен всеми упавшими на него невзгодами, что запросто подчинился воле мага. Он взял кубок, налил вина, и сел в кресло у окна. За ним было синее небо, надоблачная высота королевской башни. Сараней помолчал минуту, и приступил к рассказу.
Он мысленно перенёс короля в Казейскую пустыню, где зимой камни трескаются от холода, а летом босая нога обжигается до мяса о песок. В тех суровых землях не живёт ни единая человеческая душа, туда не забредает урм, не роет подземных ходов гном, даже несмотря на то, что золото там лежит среди камней. И уж тем более не летают сильфы – о них в Казейских землях не знают вовсе. Разве что Сараней.
Получив знание миров и бездны, он был сослан советом магов в ту пустыню держать великий пост отшельничества, дабы достичь просветления.
– Слишком сильны твои знания, слишком много несёшь ты в себе, – сказал ему архимаг на совете. – Тебе следует заточить себя в пустынную келью и там хранить своё знание, дабы не расплескать его, как вино из переполненной чаши. Пока не придёт время, и тайны, несомые тобой не сольются с внутренней тишиной твоей уединённой души.
Двадцать лет прожил Сараней среди змей и скорпионов, в каменной пещере среди пустыни. Двадцать лет он упражнялся в созерцании каменной стены, чтобы углубиться в свою душу и изучить все её глубины. Но куда бы он ни направлял свой мысленный взгляд, где бы ни исследовал душевные движения, всюду преследовал его глаз бездны. И в зимних ветрах слышался ему звук «Эом!», и в летней тишине сердце его билось «эом-эом-эом!».
Последние годы это наваждение стало ярче, звук усилился. Тогда Сараней понял, что Эом взывает к нему и что-то от него хочет. Он закрыл глаза, погрузился в глубокий транс, и вот перед ним разверзлись теснины тёмной пещеры, и сама бездна открылась взору.
В ней он видел мириады звёзд и духов, держащих своды мироздания – все они летели в бездну. Близился конец времён, пробуждалась плотная и бесформенная тьма. Сараней ощутил дыхание чёрного огня, лижущего звёздные чертоги, смывающее планеты с холста вселенной.
– Что ты хочешь от меня? – закричал Сараней в бездну.
И Эом ответил ему, словно эхо повторило последнее его слово.
– Меня!
– Кто ты?
– Ты!
Собрав всё своё мужество, маг провозгласил:
– Заклинаю, явись предо мною!
Тогда тьма уплотнилась, а из звёздного полумрака вышел к нему навстречу Хорнозабул. Доспехи его отливали светом молний, глаза из прорези в рогатом шлеме пылали багряным огнём. Он смеялся, и смех был раскатами грома. Гирлянда черепов висела на шее – то были черепа перволюдей, тех, кто посмел бросить вызов бездне в начале времён, и проиграли первую битву.