Сахалин
Шрифт:
– Да. Она у меня и до сих пор.
– Она такой-то формы? Марка такая-то?
– Да.
– Замок с таким-то секретом? Отпирается так-то и так-то?
Павлопуло рассказал мельчайшие подробности всех секретов кассы.
– Да. Да. Да.
– Скажите, для того, чтобы касса открылась без звона, что надо сделать?
– Право... не знаю...
– Припомните хорошенько. Там есть с такого-то бока такая-то кнопка. Если вы ее прижмете, касса откроется без звона.
– С такого-то бока, вы говорите?
– Да, да, вы
– Да! Совершенно верно! Есть такая кнопка, и, если ее прижать, касса, действительно, отпирается без звона!
– припомнил свидетель.
– Вы видите!
– обратился Павлопуло к суду.
– Я лучше знаю его кассу, чем он сам!
Павлопуло отрицал всякое свое участие даже в умысле на убийство.
– Неужели я на такую глупость способен?!
– восклицал он горячо и убедительно.
– Зачем мне? У меня, слава Богу, есть своя специальность!
Так и сказал: "слава Богу". И так часто и с таким увлечением упоминал про "специальность", что председатель, наконец, спросил:
– Про какую это вы все "специальность" толкуете?
– Кассии открывати!
– А!
– Я за свою специальность даже кандалы ношу!
– с гордостью говорил Павлопуло, словно и ни весть какой знак отличия получил.
– Я за свою специальность, вы слышали, за границей известен. Я за свою специальность Сибирь получил!
– Я, господа присяжные, такой же, как они, вор. Но другой специальности!
– пояснил он присяжным.
– Мы разделяемся на разные специальности. У кого какая, тот той и держится. Карманник - он карманник, и по парадным дверям шубы красть, - это уж не его дело. На это есть "парадники". Парадник опять-таки в поездах пассажиров обкрадывать не пойдет. Он этого дела не знает! На это есть "поездошники". На все свои специальности. Я специалист по открытию касс.
– Мне убивать идти! Мне!
– всплескивал он руками, и на лице его выражалось даже сожаление к людям, способным вообразить себе такую нелепицу.
– Да зачем мне? Да я, случалось, открывал кассы, когда хозяин тут же по соседству в комнатах сидел, - и никто ничего не слышал.
Павлопуло никогда не говорил "ломать" кассу, всегда мягко: "открывать". "Ломати кассии глупо, кассии открывати нузино!" - по его словам.
– Я бы кассу и открыл, и деньги взял, и ушел, - Лившиц бы и не проснулся! И вдруг я буду идти на убийство!..
– Ну, однако!
– прервал его разглагольствование председатель.
– Ведь вы сами же говорите, что при вас револьвер был.
– И не только револьвер, но еще и кинжал, но еще и кастет!
– горячо воскликнул Павлопуло.
– Да ведь вы посудите, в какую компанию я шел! Что это за публика? Вы посмотрите только на их физиономии! Хороши?
Томилин при этих словах оглянулся и только презрительно посмотрел на Павлопуло своими серыми, холодными, спокойными глазами.
– Ведь эта "публика" за пятачок человека зарезать готова!
– горячо продолжал
– Ведь это негодяи! А при мне были и часы, и перстни, и портсигар золотой. Должен же был я с собой для них оружие захватить. Ведь они меня при дележе могли убить!
В действительности, убийство Лившица произошло так:
Убийства не затевалось. Затевали только грабеж. Душой предприятия была вдова-ювелирша, покупательница краденого. От своей знакомой Каминкер она слыхала, что у "хозяина" все деньги хранятся дома, и "свела" ее со своими знакомыми, неоднократно продававшими ей краденое, громилами Томилиным и Львовым. Но как открыть кассу? Самим сломать, не зная, как это делается, - весь дом на ноги поднимешь. Компания воспользовалась прибытием в Одессу "по делам" знаменитого "специалиста" "пана" и предложила ему принять участие.
"Пан" пошел на "хорошее дело" с обычной осторожностью. Приказал Каминкер сломать замок у двери и, в качестве слесаря, позвать его. Явившись, под видом слесаря, в дом, осмотрел расположение комнат, мельком взглянул на кассу:
– Мне на кассу достаточно раз взглянуть, чтобы понять ее. Касса, я сразу увидел, была нетрудная. У меня в практике бывали такие.
Павлопуло объявил компании:
– Дело легкое!
Но предупредил:
– Только помните, чтобы без глупостей. На глупость я не пойду. Да и не к чему, Лившиц и не услышит, как я открою кассу.
Это мне и Томилин на Сахалине говорил:
– Такой уговор, действительно, был. Недотрога, ведь, белоручка "пан", - одно слово. Мразь!
Вечером, в назначенный день, Каминкер отперла дверь на черную лестницу, и в кухню вошли Львов, Томилин, Луцкер в мужском платье, - Томилин не отпускал Луцкер от себя ни на шаг, - и Павлопуло "с необходимыми инструментами".
Лившиц еще не спал. Компания осталась ждать в кухне. Пили водку "для храбрости" - все, кроме Павлопуло. Он боялся, чтоб его не опоили.
Злой, жестокий, необузданный Томилин пьянел, ожидание раздражало его, и Павлопуло начал беспокоиться и предупреждал:
– Так помните, чтоб без глупостей!
– Ладно! Сказано! Молчи уж!
Каминкер сходила, послушала:
– Кажется, заснул. Тихо.
Ее, как было условлено, связали, завязали ей рот, положили в постель и пошли.
Павлопуло должен был вскрывать кассу. Львов, Томилин, Луцкер - стоять настороже. Если Лившиц проснется, кинуться, связать, завязать рот, - но и только.
Тихонько вошли они в комнату, где стояла касса. В соседней комнате, в спальне Лившица, был свет.
Старик лежал в постели и читал книгу.
Грабители притаились.
Так прошло несколько минут. Луцкер, Томилин, Львов, Павлопуло стояли, не смея дышать. А старик преспокойно читал.
– Словно несколько часов прошло! Дышать было трудно, - говорит Павлопуло.
Как вдруг Томилин не выдержал. Кинулся в спальню, за ним кинулся Львов.
У Павлопуло подкосились ноги.