Сахар на обветренных губах
Шрифт:
— Это из-за меня? — глянул на заявление в моих руках.
Всё-таки, успел прочитать.
Я молчаливо повела бровью, едва сдерживая едкий смешок.
— Если ты не помнишь, то у меня полно проблем, не касающихся тебя.
— Алён, я… Я, короче, бухой был и… Почему ты не отвечала на мои смс?…
— Вадим, — остановила я его несвязный поток. — Ты ничем мне не обязан. У меня было время подумать, и, знаешь… — теперь я и превратилась в мямлю в попытке подобрать нужные слова, выискивая их взглядом где-то на потолке. — … У нас изначально всё
— Я бы, один хрен, не смог ничего сделать, — как-то зажато, но в то же время нервно произнес Колесников. Он закинул правую руку за голову и поскреб пальцами затылок. — Да и как я бате об этом скажу? — вспылил он в итоге.
— Не надо никому ничего говорить. Я сама справлюсь.
Я смотрела в его темные глаза и ждала, когда он поймёт, что последние дни он не занимает моих мыслей. Может, пару раз после его смс я думала о нём на балконе квартиры Одинцова. Но мысли о нём не занимали больше минуты. У меня сейчас гораздо сложнее проблемы, чем желание выяснять отношения с парнем, который вытер о меня ноги, вместо того, чтобы хотя бы по-человечески утешить. В тот вечер ему было бы достаточно просто обнять меня и пообещать, что всё будет хорошо, пусть даже если он не планировал принимать в этом участие. Но он не сделал даже этого.
Ну, а я просто сделала выводы. И, что странно даже для меня самой, не испытывала к нему злости, о которой думала изначально. Лишь желание дистанцироваться и больше не пересекаться.
Глава 41
Шестнадцать ударов.
Шестнадцать колото-резанных ран.
Он шестнадцать раз воткнул в человека ножницы, а потом просто ушёл спать. Он даже не понял, что натворил.
Эта информация, озвученная сегодня следователем, до сих пор эхом звучала в голове.
Не раз, не два. Шестнадцать. Прозвучало так, что лично я подумала, что это доставляло ему удовольствие. Он будто шёл именно к этому, десятилетиями, избивая исключительно женщин и детей.
Это ужасно.
Меня до сих пор передергивало. Я уж молчу о том, что мне часто снится лужа крови и Катина куртка в ней.
Укутавшись плотнее в покрывало, я вновь вышла на балкон. На часах уже почти полночь. За спиной плавно переливаются яркие цвета, передо мной, как на ладони, засыпающий город.
Наконец-то, начало пахнуть весной. Будто даже теплее стало. А у меня у самой появилось ощущение, что началась какая-то новая жизнь. Не могу пока сказать, что я мечтала именно о такой, но я очень рада, что начало хоть что-то меняться. Я ещё не чувствую свободу на все сто процентов, но что-то внутри меня понимает, что она совсем близко.
За спиной послышались шорохи, зашелестели нити гирлянды, и на балконе появился Константин Михайлович. Он неуклюже пытался выпутать голову из гирлянды
— Замрите, — попросила я. Высвободила руку из-под покрывала и сняла с уха Одинцова прозрачную нить гирлянды.
— Держи, полуночница, — почуяв свободу, он протянул мне одну из кружек. Кофе оказался горячим.
— Спасибо, — я обхватила кружку обеими руками, придерживая локтями на себе покрывало и вновь повернулась к городу.
— Думал, только себе сварить, но услышал, что ты опять вышла на балкон. В чем прикол?
— Просто, — повела я плечами. Боковым зрением наблюдала за тем, как мужчина встал рядом и слегка наклонился, чтобы опереться локтями об узкое подобие подоконника. Не уверена, что на такой можно поставить цветочный горшок. Скорее всего, он упадёт на чью-нибудь голову.
— Ноги не мерзнут?
— Немного, — кивнула я. — Когда совсем замерзают, я захожу в квартиру. Не думайте, я тут стою не во вред себе.
Константин Михайлович шумно и протяжно вдохнул прохладного весеннего воздуха, глядя вместе со мной на мост через реку вдалеке. Отпил немного кофе, я повторила за ним и только сейчас заметила, что мой кофе он разбавил молоком. Сам же пил, как обычно, черный.
— Разбавил тебе немного. Ты за последние дни почти сжевала свои губы, решил не добивать их кипятком.
— Спасибо, — хмыкнула я. — Просто много думаю и даже не замечаю, что жую их. Привычка.
— Я заметил, — лениво кивнул мужчина. Снова отпил кофе и опустил взгляд в черную жидкость, отражающую лунный месяц. — Ты так и не рассказала, что сегодня было в полиции. Давили на тебя?
— Нет, — ответила я сразу, тряхнув головой. — Нисколько. Просто… Представляете, он шестнадцать раз воткнул ножницы в человека. А потом просто ушёл спать.
— Женька говорил, — согласно кивнул Одинцов. — А что с отпечатками?
— Насколько я поняла, на ножницах были только отпечатки отчима, которые он даже попытался стереть, когда проснулся утром, но у него это плохо получилось. Там ещё были и мамины отпечатки, потому что она этими ножницами пользовалась чаще всех, но у неё, вроде как, алиби.
— Твоих пальцев нет?
— Нет. Я их не трогала. Отчим, конечно, попытался свалить всё на меня. Типа, это я убила его друга. Потом он передумал, сказал, что защищал меня и поэтому сделал то, что сделал. В общем, следователь сказал, что он сам себя закапывает. И с каждым допросом всё глубже.
— Подписку с тебя не сняли?
— Нет. Сказали, что ещё не все свидетели опрошены.
— То есть, ты ещё померзнешь на этом балконе? — усмехнулся Константин Михайлович, глянув на меня.
— Я здесь не мёрзну. Мне здесь хорошо, — улыбнулась я, смущенно опустив взгляд.
Хотелось сказать, что о таком балконе я долго мечтала, но в свете последних событий как-то странно озвучивать, что моя мечта сбывается, пока в жизни, по большому счёту, разворачиваются события, которые приведут к совершенно непредсказуемому итогу.