Сахар на обветренных губах

Кит Тата

— Как сестра?

— Сегодня весь день просидела дома. У бабушки. Сама бабушка ещё в больнице, а мама сегодня даже на работу вышла.

— Обычно не ходит?

— Ходит. Просто ещё вчера она заливала глотку, а сегодня вдруг взяла себя в руки и вышла на работу. Неправдоподобно как-то.

— Может, действительно взялась за ум? — предположил Константин Михайлович, глянув на меня.

— Не знаю, — чуть нахмурилась я. Отчего-то разговоры о маме вызывали у меня раздражение. — Главное, что у Кати всё хорошо.

Не считая того, что она пока не может ходить в школу, из-за того, что квартира с ее вещами опечатана.

— А она знает… Ну… что с её отцом? Где он? Я так понимаю, он её биологический отец?

— Конечно знает, — усмехнулась я невесело. — Мама и бабушка позаботились о том, чтобы рассказать ей обо всем во всех подробностях. Ну, то есть тот вариант, в котором во всём виновата я.

— Она не верит?

— Чему?

— Что виновата ты.

— Говорит, что не верит. Наверное, так и есть.

Некоторое время мы просто молча пили кофе, глядя на ночной город.

Внизу по двору несколько раз проехала машина с грохочущей из колонок музыкой. Слышался девичий звонкий смех и цокот каблуков.

Приятно знать, что у кого-то наступила настоящая весна. Кто-то видит не только серый грязный снег и показывающееся из него дерьмо, но, главным образом, замечает, как возрождается жизнь.

Обнадёживает.

— Со всеми преподами договорилась? — спросил вдруг Одинцов.

Я находилась в своих мыслях, поэтому несколько секунд просто задумчиво смотрела на его ладони, которыми он обхватил свою кружку.

— Сегодня только с двумя. Взяла у них задания. Вроде, несложно.

— А ко мне чего не подошла?

— Самый сложных преподов решила оставить напоследок, — усмехнулась я. Вскользь глянула на его профиль и поймала легкую улыбку в уголке губ.

— Всегда было любопытно, что думают обо мне студенты. Есть какие-нибудь инсайды?

— Про студентов не знаю, а вот студентки считают вас… — я нарочито поморщилась, готовясь произнести это слово, будто оно вызывало у меня отвращение. — …котиком.

Константин Михайлович посмотрел на меня, удивленно вскинув брови.

Я тут же отвернулась к городу и отпила немного кофе, чтобы спрятать улыбку.

— Я — котик?! — переспросил он, явно не веря моим словам. А затем вместе со мной отвернулся к городу. — Надо что-то с этим делать. Я планировал получить репутацию самого лютого препода всего универа. Котик… — фыркнул он, повторив это слово.

— Не знаю, утешит вас это или нет, но в этот момент, когда девчонки назвали вас котиком, они оценивали не ваши профессиональные качества, а ваш торс и задницу.

— Что?! — не своим голосом, слегка переходящим в фальцет, переспросил Одинцов. Он даже кофе поперхнулся. — Задницу?!

— Ну, если честно, некоторые ваши брюки… они… Господи! — выдохнула я в ночь. Было и смешно, и

стыдно об этом говорить. — Некоторые ваши брюки очень сильно… — одной рукой я показала окружность в воздухе. — …обтягивают вашу… задницу.

— А?! — лицо Одинцова забавно скривилось. Чувствуя румянец на собственных щеках и, не веря, что действительно только что ему об этом сказала, я сложилась пополам, смеясь от его реакции. Похоже, он действительно даже близко не думал о том, что девчонки могут оценивать его в физическом плане.

— Извините, — я взяла себя в руки, но улыбаться не перестала.

— И ты тоже пялилась на мою задницу?

— Чаще всего я вижу только ваши глаза. Задницей вы ко мне не поворачиваетесь.

Хотела добавить «во всех смыслах», но промолчала, не желая портить то хорошее настроение, которое образовалось на маленьком островке балкона.

— Котик, — шепнул себе под нос Одинцов. Качнул головой и пригубился к кружке, допив её содержимое залпом.

Я аккуратно разглядывала его, пока он смотрел на город.

Одинцов — преподаватель и Одинцов — сосед по квартире, казались мне двумя совершенно разными людьми.

Первый был всегда собран и суров. На его лице будто не существовало места для улыбок.

Тот Одинцов, что стоял рядом на балконе и делил со мной кофе, оказался простым и уютным. В нём не было той строгости и холодности, с которой я его ассоциировала почти весь учебный год. В толстовке, с потрепанными волосами и залегшими под глазами тенями от усталости, он не казался мне таким далеким и циничным, как в стенах универа. Простой, понятный и, как выяснилось, очень болтливый.

Понятно, что он специально увёл меня в более отвлеченную и безопасную тему, но это было именно тем, в чём я нуждалась хотя бы в конце дня.

— Ладно, Мельникова, пойдём домой. Не мёрзни. Лично у меня уже замерзли ноги. Надо какие-то тапочки нам с тобой намутить.

— Угу, — согласилась я и тоже допила кофе залпом.

Константин Михайлович первой пропустил меня в квартиру и закрыл за нами балконную дверь. Прошёл к двери комнаты и, обхватив ладонью ручку, посмотрел на меня, слегка сощурившись.

— Пойду разработаю план, как снова зашугать весь универ… Или поприседаю. Не знаю, — нарочито возмущенно вздохнул он и открыл дверь, бормоча себе под нос. — Котик…

Глава 42

Я, наконец, начала понимать, что живу, хоть и чувствовала себя белкой в колесе, в котором, казалось, бег не прекращался даже ночью. Прошло всего две недели с вечера, когда моя жизнь полностью перевернулась с ног на голову, встряхнулась и развернулась, но зато теперь я четко для себя понимаю, куда мне нужно двигаться и что делать.