Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы
Шрифт:
Однажды, на исходе первого месяца стояния под Мосулом, катиб аль-Исфахани явился в шатер к султану и молча поклонился ему.
– Имад, у тебя такой вид, будто ты очень торопился и поспел ко мне раньше самого Асраила, - с улыбкой проговорил султан, сдерживая, однако, тревогу и с подозрением глядя на свиток, который катиб держал в руках, словно убитую змею.
– Малик, я принес письмо от аль-Фадиля, - мрачно ответил катиб.
– Кому письмо? Мне или тебе?
– с этим вопросом султан указал на сломанную печать свитка.
– Письмо направлено тебе, малик, но аль-Фадиль приложил к нему другое, вовсе без печати, - сообщил ал-Исфахани.
– И оно
Сам не зная почему, султан облегченно вздохнул.
Аль-Фадиль всегда знал подходы ко двору, - заметил он.
– А то разве он сумел бы уберечь голову при Фатимиде... Так что же ты решил, Имад?
– Вот письмо, малик, - только и сказал катиб, протягивая свиток повелителю.
– Со сломанной печатью...
– проговорил султан, и рука катиба дрогнула.
– Что ж... Вы оба не даете мне повода усомниться в вашей преданности. Прочти мне письмо, Имад.
Аль-Исфахани развернул свиток перед своими глазами, и несколько мгновений султану казалось, то ли катибу не хватает в шатре света, то ли он вдруг разучился читать.
Наконец катиб кашлянул и стал читать негромким и неровным голосом.
Вот какие дерзкие слова написал аль-Фадиль, всегда осторожный и предусмотрительный:
" Во имя Аллаха, милостивого, милосердного!
Малик, да благословит тебя Аллах!
Ныне я обращаюсь к тебе с горькой речью, ибо уже много дней и ночей боль точит мое сердце и тяжелые мысли не дают мне покоя.
Малик, ты, покидая Каир, назвал Египет блудницей, что тщетно пытается разлучить тебя с любимой женой, Сирией. Нет, Египет вовсе не блудница, а любящая мать. Она долго пребывала в плену и по воле Аллаха была освобождена, чтобы вскормить твою славу и твое великое могущество.
Малик, в Египте ты обрел свою силу. И что же творишь ты ныне? Обрекаешь мать на нищету, отнимая у нее все богатства и раздавая их безродным честолюбцам за то, чтобы они ходили за тобой, как голодные уличные собаки, то поджимая хвосты, то норовя вцепиться в ногу.
Уже долгие годы, малик, ты тратишь ее богатства на бесконечную войну - и с кем? Я напомню тебе, с кем: с мусульманами, а не с неверными. С потомками славного Зенги, который отвоевал у франков обширные эдесские земли. Можешь ли ты, малик, мой господин, которому я служу верой и правдой, похвалиться тем, что изгнал неверных хотя бы с одной камхи*. священной земли, захваченной врагами истинной веры? А ведь ты уже столько лет правишь богатым Египтом, имеешь в своей власти столько стран, сколькими обладал раньше разве что Искендер Двурогий*, и по сей день водишь по всему Востоку грозное войско. Но чьей крови ты пролил за эти годы больше - крови франков или единоверцев? Если некому сказать тебе, некому открыть тебе глаза, то скажу я, твой верный слуга, готовый заплатить головой за слово правды. Если собрать в один сосуд всю кровь поверженных тобой франков, а в другой - кровь павших от твоей руки воинов Ислама, то из первого не утолит жажду и птенец стервятника, а во втором захлебнется лев.
Малик, призываю тебя: восстанови мир на землях Пророка, заключи мир с Зенгидом и более не истощай египетскую корову;
Дурное предчувствие не оставляет меня, малик. Если, к радости неверных, распря на землях Пророка будет продолжаться, то от нас отвернется Всемогущий Творец, а по Его воле - и великий Аббасид, потомок Мухаммада, да пребудет с ним вечно милость Аллаха.
Благодарение Аллаху! Он воистину всеблагой повелитель и прибежище."
По мере чтения голос у аль-Исфахани садился и наконец перешел в хриплый шепот, будто горло катиба прохватило жестоким ветром хамсином. Только заключительное славословие Всемогущему Богу чудесным образом исцелило чтеца и вернуло ему силы.
Аль-Исфахани опустил свиток и стал приглядываться к повелителю правоверных.
Султан же ничуть не изменился в лице, не побледнел, не побагровел от гнева, только застыл весь, как восковое изваяние, и взгляд его долго пронизывал катиба насквозь, словно пустое место.
Наконец султан ожил и заметил своего катиба.
– Признайся, Имад, - с усмешкой обратился к нему султан.
– Ведь сейчас ты прочел это письмо впервые...
У аль-Исфахани опять пересохло горло. Он не знал, что ответить, и следующий вопрос султана показался ему новой пыткой:
– Ты заметил в письме хоть одно слово клеветы?
– спросил его Салах ад-Дин, но не стал долго мучить и ответил сам: - Я рад тому, что у меня есть честные слуги, которым можно доверять.
Тут катиб взбодрился и решил осведомить султана об одном подозрительном событии:
– Малик, есть сведения, что аль-Фадиль отправил какое-то письмо Изз ад-Дину.
– Неужели?
– приподнял бровь султан.
– Это меня радует. Если он в том письме также не поскупился на правду, то у Зенгида будет не меньше поводов к размышлениям, чем у меня.
В начале осени в Армении умер Ахлат, правивший теми самыми землями, откуда пошел род султана. Ахлат признавал над собой власть сына Айюба, и султан сразу двинулся с войском на север, как только узнал, что владения, потерявшие хозяина, успел прихватить один сельджукский атабек. Восстановив справедливость, султан тут же вернулся к стенам Мосула, давая понять Изз ад-Дину, что тот в конце концов ослепнет, глядя на желтые знамена, окружающие его город.
Но в один из вечеров султана охватил сильный жар, и он слег. Лихорадка стала томить его с каждым днем все сильнее и сильнее, и вскоре он слабым голосом отдал приказ отойти к Харрану.
Ночами султан не мог сомкнуть глаз и ожидал увидеть наяву Ангела Смерти Асраила.
– Всемогущий Аллах! Ты послал мне письмо аль-Фадиля раньше Своего грозного гонца, - прошептал он однажды, едва разжимая челюсти от нестерпимого озноба.
– Я возжелал собрать все земли Пророка под одним знаменем, дабы восславить Твое величие. Я надеялся на Твою безграничную милость и возжелал утвердить на землях Пророка свой род, дабы прекратить распри между правоверными и одним ударом смести франков в море. Я был верен своей клятве, Всемогущий! Ныне я осознаю, что совершил великий грех и вышел за пределы смирения пред Твоей волей! Теперь я признаю, что Ты, Всемилостивый и Всемогущий, изрек Свою волю словами аль-Фадиля...