Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы
Шрифт:
Султан приблизился к воротам, и рты зевак раскрылись во всю ширь куда раньше, чем стали раскрываться врата.
В спокойном и победоносном величии султан вступал в Каир. Он выглядел таким величественным... и таким довольным, будто не бежал от врага, а возвращался с победой.
Даже самые прозорливые мудрецы Паутинного рынка, как ни приглядывались к султану, как ни щурились, как ни следили за ним из-за углов и из крысиных щелей, так и не приметили в чертах его лица ни одного вещего знака немилости Всевышнего, а в глазах - ни одного тлеющего огонька горечи.
Сразу поползли слухи, будто султан и впрямь одолел франков, а не они - его, а все пропавшие, не вернувшиеся назад египтяне на самом деле остались жить в Палестине, где разом обогатились и завели себе белокожих рабов и рабынь. Разные толки сталкивались между собой на узких городских улицах, завивались вихрями. Кое-где начались стычки.
На следующий день, выслушав доклад каирского мухтасиба о том, что буйный народ утихомирен палками и плетками, султан собрал всех своих родственников и военачальников, участвовавших в неудачном походе на Аль Кудс.
– Кто виноват больше всех?
– грозно вопросил султан.
– Больше всех виноваты мы. Курды. Когда это было видано, чтобы наши воины бродили по округе, как мелкие воришки?
Курды низко опустили головы.
– Мы наказаны Аллахом, - сказал султан.
– Кто-нибудь думает иначе?
Виновные перед Всевышним опустили головы еще ниже.
И тогда султан ошеломил всех новым вопросом:
– И есть ли такой закон в Исламе, чтобы наказанный получал жалование за свое наказание?
Все опустили глаза и стали бродить взглядами по замысловатым узорам на коврах.
– Нет такого закона, - твердо рек султан.
– Раз так, то получать жалование до тех пор, пока мы не одержим первой победы над неверными - значит гневить Бога.
На сбереженные деньги Салах ад-Дин всего за месяц смог собрать и полностью снарядить новую пятнадцатитысячную армию.
Как только это дело было завершено, султан снова поспешил в Дамаск, откуда стали приходить тревожные вести. Доблестный воин Ислама Тураншах, который упросил брата сделать его шина Дамаска, оказался и вправду скверным правителем, как о том давно предупреждал мудрый дядя Шихаб ад-Дин. Деньги стали таять в пирах и развлечениях, а из Халеба стали прилетать "ночные соловьи" - письма от ас-Салиха, полные соблазнительных обещаний. У Тураншаха голова пошла кругом, но тут вовремя появился султан и быстро образумил братца.
Здесь, в Дамаске, султан в продолжение целого года был "подобием безмолвной и неподвижной Синайской горы".
"Гора велела мне быть терпеливым, - думал он, день за днем получая вести, что франки стали копошиться, как трудолюбивые муравьи, и по всей Палестине укрепляют свои каменные "муравейники".
– Я дождусь. Б у д е т верное знамение."
Следующей весной король Бальдуэн решил основательно пополнить запасы провианта. Вещие предчувствия - дар Бога умирающим. Видно, терзаемый предчувствиями, он стал уже всерьез готовиться к защите своего королевства.
Каждую весну многочисленные стада овец начинали передвигаться в верховьях Иордана, на сирийской стороне, вблизи границ Иерусалимского королевства. И вот король палестинских франков надумал устроить на них настоящую бедуинскую облаву - окружить бессловесных тварей и загнать вглубь своей земли. Он не погнушался самолично участвовать в этой "охоте" и с небольшим войском направился к Баниасу.
Очень скоро султан получил известие, что овцы и козы движутся к северу, а франки - к пределам Сирии. Теряясь в догадках, что затевает прокаженный король, Салах ад-Дин снарядил в те края одного из своих племянников.
– Только понаблюдай за ними с безопасного расстояния. Дай им знать, что мы не дремлем и видим их, как орлы мышей, - напутствовал он Фарукшаха.
– А если они двинутся дальше, прямо на Дамаск?
– задал Фарукшах вслух тот вопрос, что султан сам себе задавал в тот день уже много раз.
"Прокаженный малик и войско его "эмиров"... Слава и доблестная смерть, - размышлял Салах ад-Дин.
– Он сам бы сделался для своих соотечественников и потомков подобием чудесного призрака Джуржи... Да, с него может статься."
– Тогда мы дождемся малика франков у стен Дамаска, - наконец ответил он и себе, и племяннику.
На третью ночь Ангел Смерти Асраил, давний гость, появился вдруг во дворце и прошел мимо султана, гладя куда-то вдаль.
Салах ад-Дин вдруг почувствовал на сердце острую тоску и очнулся.
Невольно он посмотрел в ту сторону, куда шел Асраил. Там была глухая стена. Но какая стена может стать препятствием для Ангела, шествовавшего в ту ночь с юга на север?
– Неужели опять...
– похолодев, прошептал султан.
Он думал о Фарукшахе, но почему-то никак не мог представить его мертвым.
– Тогда кто же?
– спросил султан, обращаясь к пустой стене, но ответа от нее, разумеется, не получил, как и от горы Синай.
Фарукшах объявился поутру - живой, запыленный, потный и багровый от возбуждения.
– Повелитель! Я чуть не пленил самого короля франков!
– не в силах сдержать гордости... и досады, закричал он на весь дворец.
– Однажды овца чуть не задрала волка, - проговорил султан, недовольно морщась, но и радуясь, что племянник цел и невредим.
Фарукшах оторопел и захлопал глазами.
– Волк вцепился ей в холку и потащил, а она вывернулась и нечаянно схватила его зубами за горло, - стал рассказывать султан старую притчу.
– Ей бы крепко сжать челюсти, а она, дура, поперхнулась и стала отплевываться. Шерсть, видишь ли, не вкусная. "Вот если бы на нем росла молодая травка!" - подумала овца перед смертью... Вижу, что остыл. Теперь рассказывай, что случилось на самом деле.
А случилось то, что, следуя велению султана, Фарукшах со своим отрядом скрылся на холме, в лесу, и стал тихо наблюдать за франками. Те подошли очень близко и как раз под холмом решили сделать короткий привал. Слезли с коней, поставили пики шалашами и развалились кто где. Сам Бальдуэн был не на повозке, похожей на катафалк, а в седле. В ту весну он чувствовал себя лучше. Двое знатных рыцарей помогли ему спешиться.