Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы
Шрифт:
Быстрые лазутчики, тяжело дыша и тараща глаза, доносили, что все дороги, ведущие в Аль Кудс, пусты и безлюдны, если не считать дюжины паломников, отрешенных от мира и уже едва передвигавших ноги, да десятка торопливых купцов, уже прослышавших о нашествии и торопившихся добраться из Яффы в Аль Кудс, чтобы спасти свои накопления.
Салах ад-Дин встал на рассвете, обратил свой взор к Аль-Кудсу и вдруг растерялся и даже устрашился непомерной милости Аллаха.
"Всемогущий Аллах, неужели и вправду пришел мой час?!
– ослепительной молнией сверкнула его мысль.
– Ты отдаешь мне Аль-Кудс, по моей клятве... Пути Твои неисповедимы... а мой путь, во славу Твою, подходит к концу... Ты отдаешь мне Палестину таким же щедрым движением длани, как некогда отдал Египет. Молю Тебя, Всемогущий, пусть на мне не исчерпается Твоя милость, а что-нибудь останется и моему роду завоевать во славу Твою. Моим потомкам... во веки веков!"
И вот войско двинулось по направлению к Аль Кудсу. Не встречая никакой опасности, даже не слыша о ней, невольно оно расступалось все шире, все больше охватывало простор. На исходе дня стан раскинулся целой россыпью селений в пустыни. От самого северного костра до южного можно было протянуть веревку длиной не менее двух фарсахов.
Султану сообщили, что воины начали удаляться от стана и грабить местных жителей, что многие франкские крестьяне уже поплатились жизнью, пытаясь защищать свое хозяйство.
– Франки отняли у правоверных эту землю, и теперь мои воины делят ее между собою. Это справедливо. Но я запрещаю убивать тех кафиров, кто не имеет оружия в руках, - отдал повеление султан.
– И только. И пусть воины не отходят слишком далеко. И х земля теперь никуда не пропадет. Я раздам ее воинам Ислама, как только вступлю в Аль Кудс.
На следующий день султан без опаски миновал крепость франков, называвшуюся Монжисаром. Он и не думал начинать осады, поскольку не заметил на ее стенах никакого движения. Да и что значила песчинка в сравнении с бесценной жемчужиной!
Проехав мимо цитадели, он только оглянулся на нее через правое плечо - и вдруг с левой стороны, с севера, послышался гул.
Конь султана прянул ушами и замер.
– Что там такое?
– изумленно спросил султан, но не получил ответа, пока не увидел бежавших в панике египтян.
– Франки! Франки!
– вопили они и мчались, как зайцы, обгоняя коней.
Их испуганные голоса уже тонули в грохоте, что неумолимо накатывался с севера. Там, с северной стороны, поднималось зарево.
– Откуда они взялись?
– еще больше изумился Салах ад-Дин, привставая в седле.
Ответом ему был только грохот приближавшейся лавины.
– Сколько их?!
– крикнул султан одному из эмиров, который пытался остановить бегущих, но его сносило вместе с конем, точно он угодил в горную реку.
– Там огненный всадник!
– едва донесся сквозь шум его голос, и эмира понесло дальше, вертя, как в водовороте.
Другие эмиры, военачальники и родичи бросились к своему повелителю в надежде подхватить его слово, его веление.
Что мог приказать султан, как не остановить войско и повернуть вспять - на врага, словно свалившегося с небес. Но было поздно: не только египтяне, что горазды пускаться в бегство, на даже курды, туркмены и мамлюки - то есть вся армия - уже смешались, и сорвались в бегство.
Верные телохранители-мамлюки окружили султана плотным кольцом и вынесли его на высокий холм, в те мгновения "омывавшийся" со всех сторон уже не войском, а обезумевшим от паники стадом.
И тогда с высоты холма, поверх облаков пыли, султан все увидел своими глазами.
Франков было немного - не больше двух тысяч, - но они, казалось, уже не мчались, а действительно падали на убегавшее войско тремя огромными валунами, тремя отрядами, давя тех, кого настигали.
"Кара Аллаха!" - похолодел султан.
Он вспомнил, как сам не раз всего с двумя тысячами всадников, сплоченных, спаянных единым вздохом, разгонял многотысячные толпы горе-воинов, то и дело забывавших, за какой конец держать копье. Так было когда-то в Египте. Так было и в Сирии. "Долг!" - послышался сзади ехидный шепот Шавара.
Теперь он сам, султан Египта, в наказание за самонадеянность, был "награжден" таким же позорным поражением.
Алое зарево невиданной радугой переливалось над франками, и султану почудилось, будто прямо над их головами скачет призрачный воин в красном плаще. Он то таял, то возникал вновь - то над одним отрядом рыцарей, то над другим.
– Повелитель, уходим! Это сам Иблис!
– крикнул начальник мамлюков, защищавших султана.
– Стоять!
– сорвав голос, велел султан.
Он пытался разглядеть странную повозку, напоминавшую катафалк и мчавшуюся в середине одного из франкских отрядов. Он вдруг ясно ощутил, что именно в этой чудодейственной повозке заключена вся сила кафиров.
И когда султан догадался, что это за талисман, его бросило в жар.
На повозке восседал страдавший проказой король франков. Он тянул вперед меч... нет, вовсе не меч, а руку, у которой проказа объела все пальцы. Он, Прокаженный Король, сам вел в сражение свое войско и потому оно стало непобедимым*.
– Я вижу, Всемогущий, на чьей Ты стороне!
– подумал-прошептал султан Салах ад-Дин.
– А правда - всегда на Твоей!
– Повелитель! Нас сомнут! Их слишком много!
– выкрикнул за спиной султана командир мамлюков.
– Да, слишком много трусов, - пробормотал султан и позволил телохранителям унести его прочь из опасного места.
Вся дорога до Синая была усыпана копьями, мечами и саблями. Храбрые египетские воины бежали от франков, бросая все, что тянуло к земле, мешалось и напоминало о давно уже брошенной через плечо доблести. Беглецы поплатились за свою трусость вдвойне. На Синае многих безоружных египтян перебили или захватили в рабство бедуины.