Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы
Шрифт:
– Женщину под страхом смерти можно заставить признаться в чем угодно, - ответили нам.
– Мы должны во всем убедиться сами, и поэтому повторяем требование открыть ворота. В третий раз просить не будем.
Кое-что в этом требовании мне очень не понравилось, и я сразу сказал об этом рыцарю Джону:
– Больше всего мне не нравится то, что он сохраняет вежливость и необычайно терпелив.
– Надеюсь, вы - дворянин, мессир!
– крикнул Джон Фитц-Рауф.
– Если да, то требую назваться. Лишь после этого мы примем решение!
– Я уступаю, и потому больше никаких переговоров не будет, - не менее вежливо пригрозил незнакомец.
– Вы имеете честь говорить с Лотаром фон Остерфремде, ближним вассалом герцога Людвига Австрийского.
– Вот этого нам как раз не хватало!
– с тяжелым сердцем прошептал я, теперь уже почти не сомневаясь, что ядовитые змеи уже ползут по нашему следу.
– Мессир!
– донесся снизу, но стороны обители, голос Эсташа де Маншикура.
– Мессир! Ангеран де Буи умирает. Он просит вас обоих прийти к нему как можно скорее.
– Всемогущий Боже!
– прошептал едва не в отчаянии рыцарь Джон.
– Так мы не доберемся до короля Ричарда. Ангелы все-таки приберут нас тут всех по одному!
Он пообещал вассалу австрийского герцога, что вскорости примет решение, и мы поспешили вниз.
Ангеран де Буи дышал уже тяжело и часто. Его неподвижный взор был направлен в потолок, но, когда мы склонились над ним, он словно очнулся и очень обрадовался нашему появлению.
– Помолитесь за меня у Гроба Господня!
– попросил он.
– Тот из нас, кто с Божьей помощью доберется до Иерусалима, обязательно помолится, - пообещал Джон Фитц-Рауф.
– Это очень хорошо!
– с блаженной улыбкой проговорил Добряк Анги.
– Я хотел вам сказать... Я так сожалею... Но вы должны знать, почему теперь настала моя очередь.
– Он содрогнулся и натужно кашлянул.
– Мне больше нет дороги... Мы со старшим братом играли наверху, в донжоне. Он полез в бойницу... Было скользко... Дождь... И он сорвался. Я еще мог ухватить его... но помедлил. Дьявол остановил меня... Я помню этот проклятый шепот... "Теперь все будет твое!" Брат разбился насмерть. Там были камни внизу. Они стали красными. Никакой дождь не мог смыть с них кровь моего брата... Я очень рад, что суд уже начался... а то уже нет никаких сил терпеть... Так тяжко... Так...
Он вновь содрогнулся - и затих.
Рыцари перекрестились.
Настоятельница стала умолять нас покинуть монастырь, обещая позаботиться о покойном. Она уверяла нас, что, если мы задержимся, чужаки наверняка ворвутся в обитель и устроят в ней ужасный погром. Что мы могли сказать ей в ответ, как успокоить?
– Здесь есть подземный ход!
– вдруг подала голос монашка, которую спас покойный Добряк Анги.
Все это время она стояла позади нас, едва слышно всхлипывала и вытирала слезы со щек.
– Сестра Сусанна!
– грозно прикрикнула на нее настоятельница.
– Закрой рот!
– И снова обратилась к нам умоляющим тоном: - Что из того, благородные господа, что есть ход, ведущий через подземелье в лес? Ведь они ворвутся и станут искать вас. И конечно же подумают, что мы были вашими пособниками. Тогда насилие будет куда ужасней! Неужели вы решитесь отяготить вашу совесть?.. Поберегите, наконец, вашу честь, благородные дворяне!
– Не отяготим, мать настоятельница, - с горькой усмешкой сказал Эсташ де Маншикур.
– На наш воз больше не поместится...
После этого он обратился к нам:
– Теперь послушайте меня. Имеющий глаза да увидит... Видно, и впрямь сам Господь велит нам ответить на земле за совершенные грехи. Уж если кому и суждено добраться до короля Ричарда и оказать ему помощь, так только одному вам, мессир.
– Разумеется, он имел в виду Джона Фитц-Рауфа.
– А для меня этот монастырь, судя по всему, окажется чистилищем... Я как всегда слишком самонадеян.
– Что вы задумали, Эсташ?
– с опаской спросил его рыцарь Джон.
– Нас осталось всего трое. С Даудом - четверо, - не ошибся Эсташ Лысый.
– При такой численности уже не важно, сколько человек нападут на замок, где содержится в плену король Ричард. Возможно, что вдвоем будет даже проще исполнить это дело, порученное сул...
– Он осекся и смущенно кашлянул.
– Так вот. Раз уж повелось между нами исповедываться напоследок, то теперь моя очередь. Знайте уж и вы, мать настоятельница. Однажды, по молодости, я тоже... тронул одну чистую девушку. Ее родители были торговцами в Тулузе. Они поместили ее в монастырь, а потом я узнал, что она утонула. Поговаривали, что она сделала это по своей воле. Вот и вся исповедь. Аминь!
Настоятельница перекрестилась.
– А вы, мессир, - обратился Эсташ де Маншикур к Виллену де Нантийолю.
– Не можете ли и вы припомнить в своей жизни что-нибудь подобное, раз уж мы с вами очутились в этом месте?
– Могу, - коротко пробурчал рыцарь Виллен, не более многословный, чем покинувший нас Пейре д'Аламон, и на этом его исповедь завершилась.
Эсташ Лысый вздохнул с облегчением:
– Вот видите. Все сходится. Жаль, что бедняга Пейре ослушался воли Господней и потому не был удостоен дара прозреть истину. Боюсь, что он совсем заблудился... Так вот, мессир Джон. Кто бы там, наружи, ни поджидал нас, я полагаю, что им достоверно не известна наша численность. Даже если известна, то в этой темноте не разберешь сразу. Мы вдвоем дадим им бой. Мы возьмем всех оставшихся оруженосцев... кроме вашего сквайра Айвена, и встанем перед воротами...
– И что потом?
– мрачно спросил Джон Фитц-Рауф.
– А потом мы зададим этим негодяям вторую Антиохию, - с воодушевлением заявил Эсташ Лысый.
– Здесь, с нами, частица копья святого Лонгина. Может, оно поможет нам еще раз. Конечно, там не сарацины... Но и совсем не те, кто принимал крест.
Снаружи донеслись гулкие удары.
– Они уже рвутся сюда!
– воскликнула настоятельница.
– Вы погубите и себя, и нас!
– Решайте, мессир!
– твердо сказал, а верее повелел Эсташ де Маншикур.
– Но я вам скажу: другого выхода нет.