Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы
Шрифт:
Ждать долго не пришлось. Вскоре мы увидели не одного, а двух всадников. Ехали они не слишком торопливо. Наконец мы разглядели, кого прихватил с собой Вильям Лонгхед и удивились еще больше. С ним приближался священник, и был этот священник смертельно напуган.
Сам рыцарь Вильям весь сиял от счастья.
– Я как увидел церковь, так меня осенило!
– воскликнул он.
– Как же мы раньше не догадались!
– Что ты задумал, Вильям?
– мрачно спросил его Джон Фитц-Рауф.
– Радуйтесь! Я привез вам свободу!
– объявил рыцарь Вильям.
– Сейчас святой отец очистит нас от всех чертовых клятв и присяг! Слава Богу, он кое-как разумеет по-франкски.
У меня упало сердце. Я обвел пристальным взглядом всех "рыцарей султана" и заметил, что их пока что не тронуло воодушевление, охватившее англичанина. Они все еще были в недоумении, растерянно переглядывались, и переводили взоры то на рыцаря Джона, то на своего нежданного "освободителя". Впрочем, я не обманывался: вздыхать с облегчением было еще рано.
– Вильям, ты какую давал клятву? Помнишь?
– тихим и очень холодным голосом вопросил Джон Фитц-Рауф.
– Ты хочешь освободиться от клятвы спасти нашего законного короля Ричарда?
Вильям замер. Потом он оглядел своих товарищей и увидел, что, как говорят христиане, пророку лучше не появляться в своем отечестве. В его глазах мелькнули злые огни.
– Что у тебя с головой, Джон?
– огрызнулся он, замечая, что его никто не собирается хвалить за сообразительность.
– Я б у д у спасать своего короля. Только буду делать это свободным, по своей собственной воле... как и полагается законнорожденному дворянину.
– Ты помнишь, как ты получил истинную свободу, Вильям?
– словно грозный судия, вновь вопросил его рыцарь Джон.
Вильям Лонгхед заскрежетал зубами, сжал кулаки и прорычал:
– Проклятье! Вы все привыкли сидеть на цепи, как собаки... Если хочешь, Джон, стань свободным, и мы вместе пойдем дальше. А если не хочешь, то я отпущу святого отца и буду сам искать нашего короля. Я не останусь с рабами нехристя. Я - уже свободный человек.
Тут я наконец вздохнул с облегчением. Рыцарь Вильям совершил жестокую ошибку. Он хотел похвалиться своей свободой. Не вышло. И он, сорвав злость, оскорбил благородных дворян. Не стоило ему называть их "цепными собаками", а тем более "рабами".
Рыцарь Джон изменился в лице. Таким я его еще не видел. Глаза его словно провалились в глазницах и стали темными безднами. Лицо окаменело.
– Что ты сказал святому отцу, Вильям?
– с трудом проговорил он, словно ему стало невмоготу дышать.
Рыцарь Вильям вновь застыл на несколько мгновений, прозрев, что вот-вот наступит какая-то страшная развязка, и признался с заслуживающей похвалу твердостью:
– Я сказал святому отцу, что под страхом смерти был вынужден дать клятву нехристю, и просил святого отца разрешить меня от этой клятвы.
Потом Вильям Лонгхед тяжело сглотнул и добавил:
– И святой отец разрешил меня от всех клятв и присяг.
Все стояли, затаив дыхание, словно окаменевшие. Только священник испуганно вертел головой и часто пускал изо рта клубы пара.
Джон Фитц-Рауф сделал шаг навстречу Вильяму Лонгхеду . С таким видом не судья, а приговоренный к казни делает первый шаг к плахе, когда находит в себе силы преодолеть страх смерти.
Внезапно он обратился не к рыцарю Вильяму, а к священнику, и произнес неторопливо и очень вежливо:
– Святой отец, не уходите. Вы нам еще очень пригодитесь.
– Как вам будет угодно, мессир, - прошептал священник.
Похоже было на то, что он, даже если бы захотел, то не смог бы сдвинуться с места.
А рыцарь Джон Фитц-Рауф расправил плечи, глубоко вздохнул, и голос его зазвучал, как раскаты грома:
Мессир Вильям, мы сражались против сарацин, и вы дважды спасли мне жизнь. Я помню это и останусь благодарным вам до конца своих дней. Но теперь вы нарушили клятву, данную мне, и тем самым посягнули на мою собственную честь... ибо я не в силах нарушить свою клятву... Я велю вам, мессир, обнажить свой меч. Я вызываю вас, мессир, на честный поединок... Всем отойти в сторону!
– Мессир, - обратился к рыцарю Джону Эсташ де Маншикур, - это будет драка матросов, а не честный поединок. Нужен рыцарский суд равных.
– Мертвецам нужен только один суд!
– огрызнулся рыцарь Джон.
– Теперь лишь один Господь нас рассудит!
– Это верно, - подтвердил Вильям Лонгхед.
Тогда рыцари стали расступаться, освобождая место для ужасной междоусобной распри. Я заметил, что именно в эти мгновения растерянность и недоумение оставили их. Борьба чувств в их душах прекратилась, сомнения растаяли. Поединок был для них понятным явлением. Он мог легко решить, на чьей стороне правота и чью сторону им принять. У меня же возникли опасения, как бы не дрогнула тяжелая рука рыцаря Джона Фитц-Рауфа.
Вильям Лонгхед положил руку на рукоять меча и, дождавшись, пока все отойдут, обратился к своему земляку. Он справился с горьким недоумением, справился и с гневом. Он собрался с силами и сказал по-дружески:
– Джон, я не жалею ни о чем. Что бы ни случилось, я всегда буду считать тебя самым благородным человеком из всех, кого я встречал в своей жизни. Скажи мне, Джон, это твое последнее слово?
– А я не встречал никого доблестней тебя, Вильям, - признался рыцарь Джон.
– Но мне больше нечего сказать.
С хищным свистом меч Вильяма Лонгхеда вылетел из его ножен.
– Так будь же ты проклят!
– прорычал рыцарь Вильям и бросился на Джона Фитца-Рауфа, норовя достать его раньше, чем тот успеет защититься.
Но тот успел. Мечи столкнулись, и от звона с ветвей деревьев мелкими искрами посыпался иней.
Рыцарь Вильям размахнулся вновь, еще сильнее. А Джон Фитц-Рауф ответил не коварным, а всего лишь оборонительным ударом: мечи должны были столкнуться вновь. Но вдруг меч Вильяма Лонгхеда замер, словно сама рука рыцаря вдруг замерзла и превратилась в ледышку. Меч рыцаря Джона, не встретив преграды, рассек рыцарю Вильяму ключицу и ушел глубоко в живую плоть.