Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы
Шрифт:
– Будем менять одних баранов на других, - гневно проворчал он себе под нос.
Переговоры начались неблагоприятно. Ричард Лев сразу показал свой норов, утверждая, что в его руках оказались более ценные пленники, чем те христиане, которых султан предлагает на обмен.
– Я тоже так думаю, - усмехнулся султан, узнав про блажь английского короля.
– Поэтому и удивляюсь, что малик Ричард относится с таким пренебрежением к своим единоверцам.
Спустя пару дней из Акры стали приходить сведения, которые показались нам очень обнадеживающими. Как и предполагал султан, короли повздорили при дележе первой же добычи. Филипп Французский, менее крепкий здоровьем, продолжал недомогать. Похоже было, что сам воздух Святой Земли отнимает у него силы. Шпионы султана доложили, что он собирается в ближайшие недели покинуть Палестину, а Ричард настаивает на том, чтобы они с Филиппом дали друг другу клятву не оставлять Святой Земли еще на протяжении трех лет. Вскоре распря между монархами еще больше ожесточилась. Напомню, что именно в ту пору за престол призрачного Иерусалимского королевства стали бороться между собой Ги де Лузиньян и Конрад, маркиз Монферратский, который после смерти королевы Сибиллы и двух ее дочерей от короля Ги, сумел добиться руки Изабеллы, сестры покойной королевы, и естественным образом стал претендовать на эфемерную корону, дававшую, однако, значительную власть над ее вассалами и их войсками. Ричард в этом споре занял сторону виновника гибели христианского королевства, то есть Ги де Лузиньяна. Хоть король Ги и был самодовольным смутьяном, но он легко поддавался чужому влиянию, и им нетрудно было управлять. Ричард пообещал, что отдаст ему Кипр, и теперь этот франк был готов служить ему, как собачка. Конрад Монферратский был куда крепче и разумом, и духом и к тому же умел воевать. Ричард не мог полагаться такого человека, если собирался прибрать к рукам всю Палестину. А он собирался... в том нет сомнения.
И вот король Филипп, устав от спора и недуга, оставил Акру и отправился в Тир вместе с Конрадом Монферратским, не без оснований опасавшимся остаться в одиночестве, один на один со Львом. Франкские знамена потекли рекой на север, и султан вздохнул с облегчением. Теперь было ясно, что "самый умный и рассудительный" монарх уже не вернется, ибо в Палестине ему все очень не понравилось.
Султан Юсуф не скрывал, желает иметь дело только с Ричардом, ведь тот первый предложил переговоры и, казалось, был готов вести их дальше. Однако вскоре произошла новая беда.
Как-то после полудня от Акры донеслись пронзительные крики женщин, а потом - ужасный слух, что Ричард приказал убить больше двух с половиной тысяч мусульманских пленников, в том числе всех женщин и детей, и теперь обезумевшие от крови и безнаказанности англичане рубят всех без разбора. Наши воины попытались спасти соплеменников, но эмиры вновь проявили нерадивость и не объединили силы. Несколько беспорядочных нападений на кафиров были неудачными, а с наступлением сумерек крестоносцы сами покинули место своего варварского жертвоприношения.
– В него вселился дьявол!
– побледнев, воскликнул султан Юсуф, когда узнал о случившемся.
Эмиры стали требовать, чтобы в отместку были так же порублены все христианские пленники, но султан запретил это делать.
– Если мы не уподобимся зверям, то Всевышний и пророк Иса останутся на нашей стороне, - твердо сказал он.
– Убивайте всех кафиров, кто носит оружие. Нам больше не нужны выкупы.
А потом, пробыв около получаса в тяжелых размышлениях, он тихо произнес слова, которые слышали только двое находившихся поблизости от султана людей: катиб аль-Исфахани и тот, кого султан всегда называл только Даудом.
Вот эти слова:
– Теперь ему никогда не достанется Иерусалим. Никогда... Если только Всемогущий Аллах не отвернется разом от всех мусульман. Теперь я буду воевать с ним долго... хоть до скончания века... С кем еще воевать в этом грешном мире?
Разумеется, никто из нас двоих не сделал попытки ответить на этот вопрос. Мы даже не решились переглянуться и сделали вид, что ничего не слышали.
Через два дня войско крестоносцев под предводительством короля Ричарда двинулось на юг. Чтобы не оказаться в окружении и не терять из виду свой флот, развернувший паруса и тоже покинувший Акру в южном направлении, Ричард Плантагенет выбрал самую близкую к морю дорогу.
Надо признать, что он увлек за собой и наши силы. Казалось, все великие воинства Запада и Востока пришли в движение по мановению его руки.
Будучи уверен, что малик англичан совершит прогулку по всему побережью и заглянет во все крепости, султан Юсуф счел за лучшее даже немного опередить его и тщательно выбрать подходящее место для битвы. По пути наши легкие отряды совершали стремительные нападения на вражеские разъезды. Убив или ранив крестоносцев, мусульмане вырезали на их спинах название крепости, под чьей стеною кафирами было совершено такое преступление, за которое не только казнь, но и адские муки могут показаться слишком легким наказанием.
Первая битва произошла неподалеку от Кесарии. День выдался не менее жаркий, чем при Хаттинском сражении, однако на этот раз позиция у христиан оказалась куда предпочтительнее тогдашней. Мы потеснили их к морю. С вражеской стороны пало много воинов, однако, как оказалось, большинство из них стали жертвами солнечного ударами, а не удара меча или сабли. Английские лучники также нанесли нам немалый урон. Во время битвы король Ричард носился на своем коне в самой гуще схватки, будто посреди спелого пшеничного поля. Никто не мог его остановить, а султан Юсуф, прищурившись, наблюдал за ним издали. На губах его застыла такая улыбка, будто он держал на языке чуть подсахаренную дольку лимона.
Новая битва произошла неделей позже, на широкой равнине, немного севернее Арсуфа. Накануне Ричард Лев вновь предложил переговоры. Султан Юсуф немного воодушевился и послал к нему аль-Адиля, но уже через час аль-Адиль вернулся и с досадой на лице развел руками.
– У него глаза горят, как у сумасшедшего, - сказал брат султана.
– И он требует себе всю Палестину... Дразнит нас - только и всего.
На рассвете христиане отогнали все свои обозы к самому краю берега и встали перед ними плотным строем.
– На этот раз позиция у кафиров еще лучше, - признал султан, - ведь отступать им некуда - только в море.
С нашей стороны первыми полагалось двинуться на христиан египетским пехотинцам. За ними должна была наступить очередь конницы. В войске Ричарда все было наоборот. Оно выглядело настоящей крепостью: впереди железной стеной стояло конное рыцарство, сомкнувшись так плотно, что между конями и травинки было не протянуть. Позади рыцарей до начала битвы скрывалась пехота, готовая сразу выступить вперед, как только враг двинется навстречу. Сам король Ричард находился в середине строя, в первом ряду, чуть ближе к правому флангу, который занимали тамплиеры, а по левую руку от него располагались франки. Левый фланг, до самого моря, держали рыцари-госпитальеры.
– Похоже на то, что он вовсе не двинется с места, - заметил аль-Адиль, хмуря лоб.
– Он надеется, что выдержит осаду, а, когда мы выбьемся из сил, сам пойдет в наступление.
– Нет, - покачал головой султан Юсуф.
– Просто пойдет дальше своей дорогой.
В первом своем предположении аль-Адиль не ошибся. Когда наша пехота двинулась вперед, бронированные кони англичан только чуть расступились и между ними, словно через городские ворота, выступили навстречу мусульманам английские лучники и часть франкской пехоты. Пехотинцы только обменялись тучами стрел и копий и быстро разошлись в стороны, ибо судьба сражения была вовсе не в их руках. Султан Юсуф отдал приказ эмирам ударить конницей по левому флангу, более удаленному от короля Ричарда. Несколько раз турецкие и курдские всадники с разбегу налетали на рыцарей и всякий раз, потоптавшись, медленно отходили назад. Наши всадники казались морскими волнами, что налетали на скалистый берег и, потеряв силу, бурно пенились перед непреодолимой твердью. Какая живая сила была способна разрушить живую стену из плоти и брони?