Салават-батыр
Шрифт:
Почувствовав на самом деле головокружение, Лепехин отпрянул назад.
— Что-то в горле пересохло, — пожаловался он. — Нет ли где поблизости родника?
— Есть, сейчас там будем, — сказал Салават.
Вскоре путники действительно вышли к источнику, бьющему из-под темной глыбы. Напившись студеной водицы, они закусили курутом и казылыком [41] .
Первым поднялся со своего места Салават.
— Ну, передохнули маленько? — спросил он и велел всем взяться за веревку.
41
Конская
Когда конец аркана с петлей был спущен до самого гнезда, находившегося в расщелине скалы, Салават, держась за ту же веревку, стал медленно спускаться вниз, осторожно переступая с одного камня на другой.
Ухватившись обеими руками за ствол дерева и морщась от страха, Лепехин с напряжением следил за каждым его движением. «И зачем мы только все это затеяли? — каялся он. — Один неверный шаг, и юноша может сорваться в пропасть. Пропадет ни за что ни про что. Какое ребячество, какая непростительная беспечность с моей стороны! Ведь знал же, чем такие походы заканчиваются. Башкирцы, которые за гнездами лазают, либо калечатся, либо вовсе погибают. Вовек себе не прощу, ежели с Салаватом что случится».
Терзаясь запоздалым раскаянием, Лепехин окончательно струсил. С перепугу ему показалось, что камень под его ногами начал соскальзывать. Он отдернул руки от дерева и попятился назад.
— Мочи нет, как страшно. Я уже не в силах на все это смотреть, — прошептал в отчаянии академик.
— Вы только к краю близко не подходите, — посоветовали ему.
— Ладно, я буду сидеть смирно на одном месте, — стараясь унять дрожь, ответил Лепехин и поинтересовался: — А где теперь Салават?
— Уже до гнезда добрался, — сообщил ему Селяусен.
И тут парни стали возбужденно переговариваться.
— Гляньте, самка сокола из гнезда вылетела!
— А там недалеко еще и орлиное гнездо оказалось!
— Ай, один из ыласынов на Салавата нацелился!
— Стреляйте скорее, — прокричал Селяусен и сам же пустил в птицу стрелу. Однако промахнулся.
Его товарищи и оставшиеся внизу джигиты, не сговариваясь, стали орать и метать в хищников стрелы.
— Есть! — крикнул кто-то. — Один упал.
— И второй тоже…
Не решавшийся подходить близко к обрыву Лепехин громко вздохнул.
— А Салават? Как там Салават?
— Положил двух птенцов в туксай [42] и потихоньку к орлятам подбирается, — сказал Селяусен.
— А что с орлами?
— Одного убили. А того, что ранили, нижние подобрали.
Лепехин все еще продолжал тревожиться за Салавата.
— Ну, как он там, еще не добрался?
Когда ему сообщили, что Салават уже забрал птенцов, причем не только соколят, но и маленьких орлят с собой прихватил, он искренне обрадовался:
42
Мешок.
— Вот
Вдруг кто-то вскрикнул:
— Одного выронил!
— Ой, как жалко!
— А чего жалеть? Летать он толком не умеет. Вот и попал к нашим прямо в руки.
— Это ж надо же! Такой кроха, а как сопротивляется! Трепыхается и клюнуть норовит…
Закончив свое дело, Салават начал осторожно спускаться.
Его товарищи, приумолкнув, неотрывно следили за ним. Не сводя глаз с подрагивающего каната, привязанного другим концом к стволу укоренившейся на вершине скалы сосны, Лепехин застыл на своем месте, не решаясь произнести ни слова.
Когда привязанная к дереву веревка наконец ослабла, раздались возгласы облегчения:
— Аллага шюкюр, Салават добрался до места живым и невредимым!
— Снова доказал всем, какой он батыр!
Иван Иванович был безгранично рад тому, что поход за птенцами закончился для Салавата благополучно.
— Да, он и впрямь герой! — без всякого лукавства похвалил его Лепехин.
Увлекшись происходящим, ученый и находившиеся вместе с ним на вершине джигиты, не заметили, как прошло время. А между тем солнце стало уже клониться к закату. Заметив, как быстро надвигается тьма, путники засуетились.
— Хватит возиться, а то несдобровать!
— Да, надобно уходить отсюда, покамест не стемнело.
Лепехин не понял причины их беспокойства.
— Зачем спешить? В крайнем случае, можно ведь и тут заночевать.
— Нельзя, — возразил Селяусен.
— А почему?
— Здесь даже летом по ночам очень холодно.
И действительно, очень скоро все почувствовали, как похолодало. А тем временем горные вершины стали обволакиваться тяжелыми, мохнатыми тучами. Все больше сгущаясь, они оседали на склонах хребта.
«Да, башкирцы отлично знают суровый нрав своего Урала. За множество веков они сумели приспособиться к его природе. И, судя по всему, тревожились не напрасно», — убедился Лепехин. Рассуждая таким образом, он быстро взобрался в седло.
Медлить было нельзя. Только вот куда подевалась та еле заметная тропинка, по которой они сюда пришли? Быстро смеркалось, и все хуже становилась видимость. С надвигающейся темнотой усиливался страх. Все понимали, не рассчитаешь, куда ступить — и ты пропал!
Вдобавок ко всему, легкая летняя одежда не спасала тело от насквозь пронизывающего ветра и холода. А на ночлег устроиться негде. Поэтому дорогу нужно было найти во что бы то ни стало.
Пробовали зажечь бересту, но это не помогло — тропинки словно не бывало.
— И что ж нам теперь делать? Так и будем, как слепые, блуждать в потемках? — дрожащим голосом спросил Лепехин, уже в который раз сожалея о том, что он не остался внизу с Рычковыми.
— Сами мы уже ничего не сможем сделать, — признался Селяусен, — поэтому придется вверить судьбу нашим лошадям. Только на их нюх и надеюсь.